Да, она не любит его, но разве это имеет такое уж большое значение для исполнения супружеского долга? Адель почувствовала, что начинает дрожать от страха и волнения: вот… сейчас он отведёт её в свою спальню, и ей придётся разделить с ним ложе. Господи, дай ей сил, чтобы глупо не расплакаться, совладать с неловкостью и стыдом! Он ведь её муж, и она не имеет право отвергать его…
Словно прочитав мысли жены, князь отпустил её также внезапно, как и обнял. Он тяжело дышал, лоб покрылся испариной, а глаза лихорадочно блестели. Адель и сама выглядела не лучше — испуганная и растерянная, словно маленький, нахохлившийся воробышек.
— Прости, душа моя… — с усилием выдохнул князь, словно ему не хватало воздуха. — Я забылся…
— Но… я не имею права сердиться… — глухо пробормотала она, опуская голову и заливаясь краской смущения. — Я ведь Ваша жена, и… если Вам так угодно… я не стану больше противиться…
Князь застыл, не веря своим ушам. Неужели она сказала именно это? Она… согласна принадлежать ему? Немыслимое счастье на мгновение разлилось по всему телу князя, но также быстро сменилось разочарованием. НЕТ… он не может сделать Адель своей против её воли, ибо никогда не смирится с тем, что она лишь следует долгу, а не чувствам. Она любит Александра… а обладать ею и знать, что она представляет на его месте своего любовника — нет, он попросту не вынесет такой муки!
— Ступай к себе, мой ангел, сегодня мы оба слишком устали, — Владимир Кириллович вымученно улыбнулся ей, нежно приподнимая пальцами маленький подбородок жены, и мягко принуждая взглянуть на него. — Спокойной тебе ночи… и прости меня за всё ещё раз.
И Адель беспрекословно послушалась мужа, внутренне радуясь ещё одной отсрочке, и одновременно стыдясь этого ощущения. С недавнего времени она поняла, что ей придётся рано или поздно выполнить свой супружеский долг и подарить мужу своё тело. Как бы ей это не претило, но наблюдать, как он молча страдает от любви к ней, было невыносимо. Он самый добрый, благородный, заботливый… так неужели он должен продолжать мучиться от неразделённой любви? После того, как он спас её честь, скрыл от общества её грех и дал своё имя Софи?
Нет, она должна сделать это… и она сделает! Хватит изводить несчастного князя отказами. В конце концов, он ещё вовсе не стар, а в молодости наверняка был весьма привлекателен. Может быть ей даже удастся преодолеть своё смущение и робость и полюбить его… конечно не так, как Александра, но всё-таки… Утешая и настраивая себя такими мыслями, Адель легла в постель и почти сразу же провалившись в глубокий, но беспокойный сон.
А удручённый князь тем временем отправился в свой кабинет, где устало опустился в большое кресло и медленно, словно сомневаясь, достал письма, переданные ему Жаклин. Дрожащими от волнения руками он развернул первое из них и, пересиливая себя, начал читать.
Аккуратный почерк Адель он узнал сразу же — это действительно писала она. Последняя надежда на то, что Жаклин всё выдумала, рухнула: строчки пылких любовных признаний плыли у него перед глазами, а боль разрывала внутренности, сжигая душу и сердце дотла. Письма безжалостно подтверждали горькую правду, от которой он так лицемерно и трусливо прятался — его любимая жена изменяет ему с графом Бутурлиным, они — любовники…
«Единственный, любимый мой… лишь ты один способен вызвать тот глубокий трепет в моём сердце, который я не могу унять, как ни стараюсь…»
«После нашего последнего свидания я долго не могла уснуть: всё чувствовала твои руки, ласкающие меня, жаркие поцелуи, тепло твоего тела… Это невыносимо — встречаться тайком, скрывать нашу любовь ото всех, а потом ещё и смотреть в глаза мужу и лгать!»
«Ну и пусть, что я всего лишь твоя любовница, но зато мы снова вместе, любовь моя! Для меня достаточно знать, что ты любишь только меня, жаждешь лишь моих объятий… хоть наше счастье краденое, но оно у нас есть!»
«Как несправедливо, что я ещё целых два дня не увижу тебя! Прошу тебя, любимый, будь осторожнее, когда передаёшь мне записки. Ты же знаешь, если узнает мой муж, я просто сгорю от стыда! Он не заслуживает моего предательства, знаю, но я так безумно люблю тебя, что просто не в силах остановиться и разорвать наши отношения…!»
«Вчера я была в церкви, ходила к исповеди… Знаешь, это так ужасно — исповедоваться в своём грехе перед Богом, а самой в это время мечтать согрешить с тобой снова…»
Князь задыхался всё сильнее, выхватывая слезящимися глазами больно ранящие фразы, написанные рукой жены. Она нарушила своё слово… предала его… стала любовницей Александра. Значит, всё кончено… он проиграл. Он лишний в этом любовном треугольнике, а точнее, квадрате.
Господи, как ему пережить это?! Почему любовь в его жизни появилась так поздно? Почему он полюбил юную девушку, влюблённую в другого мужчину — молодого и красивого? Почему ему так больно…
В груди князя всё горело, словно лютый огонь нещадно пожирал его изнутри. Воздуха в лёгких становилось всё меньше и меньше, а сердце вдруг сдавило настолько сильно, что потемнело в глазах. В последней попытке судорожно вздохнуть полной грудью, Владимир Кириллович резко рванул ворот рубашки и вдруг неловко завалился на бок и обмяк, выпуская из ослабевших пальцев злополучные письма, веером рассыпавшиеся у его ног.
========== Ах, если бы время можно было повернуть вспять! Или… первая жертва. ==========
— Барыня… Аделина Андреевна, проснитесь же! Беда! — дрожащий, взволнованный голос Тани раздавался откуда-то издалека, пока Адель не поняла, что это вовсе не сон.
Она открыла, наконец, заспанные глаза и непонимающе взглянула на побелевшую, как бумага горничную, которая трясла её за плечо дрожащими руками.
— Таня? Что стряслось? — недоумённо пробормотала княгиня, силясь стряхнуть остатки сна. Бросив взгляд в окно, Адель поняла, что на дворе ещё ночь. — Который час?
— Беда, барыня… — начала было объяснять девушка, но вдруг захлебнулась горькими слезами, закрыв лицо белым передником.
Страх вдруг полоснул по нервам Адель острой бритвой, мигом заставляя окончательно проснуться и вскочить с постели. Она резко встряхнула громко рыдающую горничную, лихорадочно допытываясь:
— Что, Таня? Что-то с Софи?! Ну, говори же, ради Бога!
Таня отчаянно замотала головой, опровергая предположение княгини, но так и не смогла вымолвить ни слова, всё сильнее поддаваясь истерике. Адель пока не понимала, что произошло, и её захлёстывал ужас неизвестности. Никогда раньше она не видела, чтобы степенная и рассудительная Таня так отчаянно рыдала. Господи, что же могло случиться? И с кем?
— Таня! — строго воззвала она к девушке, снова встряхивая её. — Ты должна сказать мне что случилось! Ты слышишь меня? Почему ты плачешь? Что за беда приключилась?
— Б-барин… Владимир Кирилыч… помер… — еле вымолвила горничная, закусывая нижнюю губу, чтобы не разрыдаться ещё пуще, — в кабинете…
Адель не помнила, как ноги донесли её до нужной двери. Она только машинально набросила на плечи пеньюар и, как была, босиком бросилась в тёмный коридор, а оттуда — вниз по лестнице, к двери маленького рабочего кабинета князя. В голове у неё отчаянно билась только одна мысль: этого не может быть! Не может быть! Не может…