Я стояла, застыв, как подсвечник, переваривая льды Плутона, античный профиль и разрушенную и потопленную Морганом в крови нашу цивилизацию, а позади меня трясся от беззвучного смеха младший сержант Джонсон.
Послышался характерный булькающий звук разливаемой жидкости, глухой стук алюминиевых кружек друг об друга, потом последовала пауза, и опять затренькала гитара, и грянул хор нестройных голосов:
- Сколько лет прошло, всё о том же гудят провода,
Всё кого-то ждут самолёты.
Девочка с глазами из самого синего льда
Тает под огнём лучемёта.
Должен же растаять хоть кто-то!
И снова крепкие руки Джонсона не позволили мне ворваться в кубрик и заорать:
- Да я вперёд ваши задницы растоплю на смалец, сопляки!
И пришлось мне остаться на месте и дослушать их музыкальное излияние до конца:
- Скоро рассвет, выхода нет!
Ключ поверни, и полетели!
Нужно писать в чью-то тетрадь,
Кровью, как в метрополитене!
Выхода нет!
«Вот бред!» - думала я, кусая губы от злости и не замечая, что вцепилась ногтями в руку Джонсона.
- Выхода нет! – надрывались сопляки с пьяной слезой в голосе.
Потом все разом заткнулись, и песню продолжали только Морганы. Наверное, они имеют достаточный вес в подразделении. К ним прислушиваются, им не перечат, в них, бесспорно, присутствуют все задатки лидеров.
- Где-то мы расстались,
Не помню, в каких городах,
Словно это было похмелье!
Через мои песни идут и идут поезда,
Исчезая в тёмном тоннеле.
Лишь бы мы проснулись в одной постели…
Скоро рассвет! Выхода нет!
- Елена Троянская слишком доходяжная, и вас двоих бугаёв не выдержит! – предположил чей-то пьяный голос.
- А мы не оба сразу, - нашёлся один из Морганов, - сначала брат, потом я.
- Агриппиппа! – заорал второй Морган. (Что за слово диковинное? Надо посмотреть в словаре). – Не лезь! Она моя!
- Ну, чего ты ведешься, Марк? – исключительно миролюбиво вмешался ещё кто-то. – Он же тебя вперёд пропускает! Ты что, в одного будешь драть Горгону, а с братом не поделишься?
- Какая она тебе Горгона?! – взъярился Марк. – Не смей называть её Горгоной!
Концовку я не слышала. Джонсон волок меня прочь, поняв, что терпение моё иссякло, и удерживать меня у дверей кубрика опасно для здоровья и даже для жизни.
Едва мы переступили порог комнаты, как из меня рванулось цунами гнева, накрывшее присевшего на мою кровать товарища:
- Джонсон, скотина, убери свой вонючий зад с моей постели! Что ты всюду таскаешься за мной, прилип, как к жопе полип! Видишь, до каких сплетен ты их довёл?
- Я вообще не люблю сплетен, - серьёзно согласился со мной Джонсон, - поэтому давай трахнемся с тобой, чтобы зря не болтали. Или ты тоже считаешь меня уродом?
Я онемела на миг и, не утруждая себя разбором, прикалывается ли он или всерьёз говорит, заорала:
- Вон отсюда, кобель паршивый! Сам их такими воспитал, какой учитель, такие и ученики! Никакого уважения к старшим по званию, никакой субординации! На голову посадил, скоро срать тебе за шиворот будут!
- Успокойся, психопатка! – сказал Джонсон, поднимаясь с моей кровати. – Вместо того, чтобы меня тут распекать, посмотрела бы на себя со стороны. Правильно пацаны сказали: «Растаяли бы льды Плутона в твоих глазах», спустилась бы с Олимпа своего гонора на грешную землю! Может и уважать бы тебя стали! Какие клички они на тебя навешали! Горгона! Елена Троянская! Потому что злющая, как собака, строишь из себя принцессу, дочка начальника базы! А курсанты, между прочим, тоже люди!
- Ну, и вали к ним! – задохнулась я от ярости. – Может, осталось ещё что! Допьёте да почешете языки, как вы меня трахать будете, все разом или по очереди!
- Ума бы тебе столько же, сколько самомнения, Елена Троянская, цены бы тебе не было, - заметил Джонсон и вышел из комнаты, оставив меня кипеть от бешенства в одиночестве.
Я схватила сигарету, закурила, и вдруг рыдания сдавили горло, и я расплакалась, беспомощно, безудержно. Джонсон сказал правду. Я и у курсантов авторитета не имею, и товарищем быть не могу! И отец с каждым днём всё пристальнее приглядывается, и сдержит обещание, отправит меня на Землю, в КСС, служить в конторе папаши Морганов! Да лучше в цинке двухсотой улететь, чем туда!
Ну, а как я должна была реагировать? Стоять под дверью и хихикать вместе с Джонсоном, пока они выбирают позу, в которой меня отымеют всем взводом? Сразу надо было вломиться в кубрик и накостылять им всем! А я стояла, чтобы мой «друг» мог развлечься в полной мере, и за это ещё и стервой оказалась! Сама виновата! Армия – это не лагерь бойскаутов, здесь нет места дружбе! Здесь есть уставные и неуставные отношения! И всё! И мы ещё посмотрим, кто кого тут драть будет, взвод меня, или я взвод!
Елена Троянская? Хорошо, я буду Еленой Троянской! Война в Древней Греции покажется компьютерной игрушкой в сравнении с тем, что я им устрою!
Утром следующего дня, когда я уже была готова приступить к своим обязанностям, в мою дверь постучали, и на пороге возник младший сержант Джонсон. Давненько не виделись.
- Привет! – буднично поздоровался он, будто и не было вчерашней ссоры. – Ядерщика нашего на Цербер переводят.
- Ну? – снисходительно буркнула я, что означало: «А мне какое дело?»
- Баранки гну! – привычно отозвался Джонсон. – Будешь теперь своим фазанам из пятого ядерную физику преподавать! Четыре раза в неделю!
- Сам преподавай! – разозлилась я.
Джонсон пожал плечами:
- Приказ шефа. Да, - вспомнил он, зачем приходил, - слышь, Конкордия Маратовна (а чё не Елена Троянская?), у тебя капли для носа есть?
- От насморка, что ли? – уточнила я.
- Ну.
- Что, заболел? – не удержалась я от поддёвки.
- Да нет пока. На всякий случай. На Плутон меня переводят, - пояснил Джонсон, - где все льды. Ну – ты в курсе.
- Тебя на Плутон переводят? – переспросила я, готовая расстрелять себя за то, как предательски дрогнул голос.
- Да на пару-тройку месяцев, ну, на полгода максимум, от силы год-два, не больше! – опять заговорил на языке олигофрена Джонсон. – По обменке. Ну, ты дашь мне капли в нос, Конкордия Маратовна, или нет? Я безумно спешу! Видишь ли, - добавил он, - по молодости мне в драке разблиндали весь нюхомыльник, и теперь стоит чуть простыть, сопли текут ручьём. А на Плутоне очень холодно. Там все льды. А командир, жующий сопли перед строем…
Не в силах дальше слушать этот словесный понос, я достала из тумбочки флакончик с каплями и подала ему.
- Но пасаран! – радостно проорал Макс, отсалютовал мне бутылёчком и был таков.