- Тебе виднее, - я ничего не поняла, но сейчас не до того было. Как у них с мамой случилось, я не знаю и знать не хочу. Некоторые вещи лучше не знать.
- Как после этого тебя оставить на командовании взводом? – спросил он меня. – Если ты с подчинённым спишь!
- Никак, - ответила я, - отстраняй!
- Какой позор! – отец опустил голову, стиснул руки на затылке. – Что я скажу Джордан? Как в глаза ей смотреть буду? Моя дочь, старший лейтенант, совратила мальчишку из своего взвода!
Ага. Я – шлюха, а Марк Морган – святой. В общих чертах, так и есть, да только не так немножко. Но он-то об этом не узнает.
Всех, и моего папу в том числе, заботит прежде всего, как они будут выглядеть в глазах других людей. А чужое мнение – это то, ради чего стоит переживать в последнюю очередь. И вообще – не стоит.
- Вышвырнуть с базы я тебя не могу, - поразмыслив, решил отец, - пойти на такой скандал из-за твоей глупости я не готов. Оставить вас обоих в гарнизоне тоже не могу, даже если ты мне на крови поклянешься, что не подойдёшь больше к Моргану на выстрел гравипушки. Событий такого характера на базе мало, повод для сплетен ты уже дала, разговоров надолго теперь хватит. Без разницы, будешь ты продолжать неуставные отношения с Морганом или не будешь. Остаётся одно. В дисбат этого паршивца. Не поверю, что только ты одна виновата, двое участвовали, двое и ответите.
- Где же двое, когда его в дисбат! – воскликнула я.
- Может, тебя в дисбат? – прищурились глаза отца. – Думай, что говоришь! – он потянулся к кнопке связи, но я перехватила его руку.
- Двадцать четыре часа, папа! – взмолилась я. – Дай мне сутки! Двадцать четыре часа, и я найду решение!
Бесконечно долгие мгновения командир базы смотрел на меня в упор, потом кивнул:
- Хорошо. Но если ты не придумаешь выход, или этот выход не устроит меня, я засуну твоего курсанта в такую дыру, что он не раз ещё пожалеет, что не сказал тебе: «Нет!» Свободна!
Я вышла из кабинета, быстрыми шагами прошла коридор, открыла наружные двери, зажмурилась от яркого солнечного света. Голова у меня пылала, и жаркий летний воздух не мог остудить её, принести облегчение. Я почти бегом прошла до своего корпуса и, наконец, оказалась под надёжным укрытием стен своей квартиры.
Сняла кепку, рванула молнию комбинезона, расстёгивая ворот. Воздуха не хватало, душило, то ли от слёз, которых я не замечала, то ли от осознания свалившейся на нас с Марком беды. Я открыла кран, набрала в ладони воды, умылась. И села на подоконник, подумать.
Двадцать четыре часа – это не так уж много. И выход я должна найти сама. Марка впутывать не буду. Он не узнает о разговоре с отцом. Я и так его достаточно подставила. Если бы не потащила его вчера к себе, всё бы утряслось, уравнялось. Он держал слово и попыток к сближению со мной не делал. Это я всё испортила, устроила так, что его судьба теперь висела на волоске.
Я видела, что такое дисциплинарный батальон. Папа, уверенный, что я должна знать все лики армии, запихнул меня туда на месяц, когда я уже заканчивала прохождение срочной службы. И будучи здесь, на «Каллисто», дембелем, там я оказалась никем, «жопой белобрысой», «шевелись, жопа!» И месяц тот, мне, при моей подготовке, показался веком, бесконечным, как все человеческие страдания. Но я просто служила в дисбате, просто служила, не совершив никаких нарушений устава, и там это знали. А кто совершил, я видела, как они жили, как служили, и куда, на какие задания их посылали.
Это не тот опыт, через который я позволю пройти Марку Моргану.
Они сейчас в учебке, мои фазаны, уроков сегодня много, но моей ядерной физики в расписании нет. Часов до четырёх дня я могу побыть у себя и подумать.