- Никогда не думал, что после смерти они превращаются обратно в людей, – раздался из-за спины слабый голос.
- На практике я тоже этого никогда не видел, - пропыхтел священник, останавливаясь для передышки.
- И долго ты меня так тащить собрался, святой отец?
- Пока не помрешь, или пока мы до деревни не дойдем…
- А если раньше помрешь ты?
- Не помру. Вон дома какие-то виднеются.
Сквозь деревья и вправду виднелась деревенька. Спустя несколько минут послышался приглушенный собачий лай, а вскоре священник вышел на открытое пространство. Чтобы увидеть, как от них, высоко подняв юбки, уносится какая-то женщина.
- Да, сразу видно – от чего мы точно не умрем, так это от переизбытка благодарности, - пробурчал клирик, делая очередной шаг вперед.
Парень не отозвался, но громкий всхлип свидетельствовал о том, что он все ещё жив.
К тому времени, как клирик всё-таки дошёл до первого плетня, окружавшего крайний дом, им навстречу высыпала целая делегация. Впереди мужики с топорами и вилами, за ними – бабы с ухватами. За бабами пряталась ребятня, испуганно сверкая глазенками.
- Кто такие? – вперед выступил здоровенный мужик с широкой окладистой бородой и в яркой рубахе. «Староста, небось» - мелькнуло в голове у священника, когда он аккуратно складывал своего спутника на землю, прислонив головой к плетню. Парень приоткрыл глаза, и, слабо улыбнувшись, подмигнул. Когда-то щегольский кожаный доспех был распорот от правого плеча до левого бедра, из чуть поджившей раны сочилась прозрачная лимфа.
- Щас, чуток передохну и залечу тебе все дырки – сказал клирик, похлопав парня по плечу.
- Кто такие, я спрашиваю? – угрожающе повысил голос староста. Мужики за его спиной зашумели, забряцав своими смертоубийственными предметами.
Клирик разогнулся и достал из-за ворота кольчуги символ Милосердного.
- Милостью Его, я странствующий священник. Мы с моим спутником вчера уничтожили стаю оборотней, что в последнее время терроризировала эту округу, и теперь нам нужна помощь.
Крестьяне опять зашумели, но староста поднял руку, заставив народ притихнуть.
- Да? Надеть на себя святой символ может каждый. Сказать, что он убил оборотня - тоже. Чем докажешь, что вы не из дурных людей?
Священник почувствовал, что начинает медленно закипать.
- Ничем, добрый человек, - он заставил говорить себя спокойно и уверенно, как и полагается лицу его сана и положения. – Ничем, раз тебе не указ символ Его. Но мой спутник ранен, и я прошу лишь возможности перевязать его и переночевать. За ночлег я заплачу, а завтра подниму его на ноги именем Бога Милосердия и Справедливости.
Староста задумался, рассматривая потрёпанных приключенцев, а потом, подавшись вперед, сказал:
- Уж не знаю, какой ты священник, но твой приятель мне определенно знаком.
- Не думаю, добрый человек, - начал было клирик, но староста перебил его, радостно осклабившись.
- Точно, это тот самый разбойник, за голову которого назначена награда. Не далече, чем на прошлой неделе, к нам заезжал гонец из города и оставил портретец этого душегуба. А награда под тем портретом стояла в пять тыщ золотых.
Толпа зашумела, на этот раз особенно громко. Клирик сделал шаг назад, положив руку на пояс.
- Уж не знаю, что за портрет привез тебе гонец, добрый человек, но мы вчера бились с двадцатью восемью вервольфами и победили, - ответил он металлическим голосом. - А ты вместо того, чтобы сказать спасибо и помочь нам, наводишь напраслину на невиновного.
Староста нахмурился, поглаживая бороду.
- Иди ты отсюда подобру-поздорову, священник. Настоящий ты, или нет, но за твоего спутника назначена награда, причем назначена властителем этих земель. А что до оборотней, то к нам они не заходили и мы о них слыхом не слыхивали…
Толпа одобрительно загудела, и подалась вперед.
Священник потянулся за спину, вытягивая из ножен меч.
- Мы уйдем отсюда вдвоем…
- Стой!
Клирик оглянулся. Парень поднялся, опираясь на плетень, и теперь с легким презрением оглядывал крестьян. Те уже стояли вокруг, лишь ожидая приказа старосты.
- Уходи, святой отец, - сказал парень. – Ничего ты сейчас не добёшся, кроме своей смерти. Меня они теперь в любом случае не отпустят, а поскольку за твою голову не дают ничего, то в лучшем случае прикопают в близлежащем овраге.