— Сколько тебе лет? — поинтересовался торговец.
— Семнадцать, — неохотно признался юноша, но глупо было бы прикидываться невинным отроком.
Господин лишь кивнул чему-то своему. Семнадцать это хорошо. Ожье в последнее время откровенно предпочитал мальчиков, но не понимал занятия любовью с маленьким ребенком. Пусть даже наложник вполне растянут и ему не больно, послушно двигает попкой, но смысл примерно тот же как если бы он в собственную руку спустил, ведь мальчик старается не потому, что ему нравится, он еще физически не дорос до того, чтобы получать удовольствие от секса, а потому что он раб.
— Как твое имя? — продолжил расспросы мужчина, снова наливая юноше вина.
— Равиль.
— Красивый ты парень, но… Ты что-нибудь еще умеешь делать, Равиль, или только господам в свой хорошенький задик давать?
Равилю не понравился смысл вопроса и как он прозвучал. Он не понимал хозяина, а это было плохо, потому что каким будет его будущее и будет ли вообще, — сейчас зависило от этого человека.
— Ртом я тоже многое умею, — томно протянул юноша и облизнул губы уже намеренно, пытаясь свести игру к тем правилам, которые он знал.
— Все с тобой ясно, — вздохнул Ожье, и вместо того, чтобы отобрать кубок, подлил мальчишке вина опять, хотя у Равиля уже подозрительно поблескивали глаза, а щеки ярко пылали. — Массаж еще делаешь. А там, петь, танцевать, на дуде играть?
Юноша наконец понял, что над ним насмехаются, но от упоминания о танцах похолодел.
— Нет, господин, — свою панику Равиль скрыл за очередным долгим глотком вкуснейшего вина.
— Да ну! Не поверю, что тебя танцам не учили! — Грие подлил еще добавки в почти опустошенную чашу. — Вон какой ты гибкий и ладненький.
— Мне жаль, господин, — Равиль уткнулся в кубок, изобразив самое искреннее расстройство по поводу того, что разочаровал хозяина в таком животрепещущем вопросе.
— Действительно жаль, жаль… — покивал Грие.
Все, что он видел и слышал до сих пор, говорило, что прикажи он стихи на китайском читать — Равиль выполнил бы: и язык бы придумал, и стихи написал, и декламировал бы с выражением. А уж за возможность исполнить эротический танец малец должен был обеими руками уцепиться, даже если на самом деле ничего не умеет! И вдруг такой категоричный отказ…
— Жаль, — с нажимом повторил Ожье.
Равиль сидел ни жив, ни мертв, мелко выцеживая ароматный напиток, и понимал, что пропал. Хозяин сменил гнев на милость, а он не может этим воспользоваться! Может, отговориться отсутствием музыки? А если господин устроит и музыку либо скажет обойтись так… И в танце никак не получится скрыть незначительную, но роковую часть его тела.
Вино кончилось, а никакой идеи так и не пришло. Господин налил снова. В голове уже приятно шумело, было жарко. Равиль знал, что должен сохранить ясное сознание, но хозяевам не отказывают, когда они угощают, а выплеснуть под пристальным взглядом мужчины было некуда…
К счастью, невольно ему на помощь пришел старпом, отозвавший Грие по какой-то надобности, и мужчина ушел, сунув юноше попавшуюся под руку айву.
Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. Мальчишка явно был не так прост, как хотел казаться, и докопаться до сути для Ожье стало делом принципа. В конце концов, именно он зацепил эту ниточку в узоре судеб, ему и приходилось разматывать клубочек дальше, а Фейран только удачно свалил заботу с больной головы на здоровую. С Равилем надо было что-то определять, определять не откладывая… хотя очевидное решение прямо-таки напрашивалось само собой — провести с ним время в свое удовольствие и при первой возможности пристроить в хорошие руки.
Мысль напоить парня пришлась весьма кстати: если мальчишка спит и видит, как забраться кому-нибудь в штаны — в данном случае, понятное дело, своему хозяину — и только, то когда хмель уберет страх и добавит азарта, естественно Равиль повторит свою попытку. Это обещало быть забавным: Равиль в одиночестве и трезвым устроил представление, какое в цирке не увидишь, а пьяному — море по колено.