Его рука ласково приподняла ее подбородок, губы слегка коснулись ее губ. Несмотря на то, что Элизабет не противилась, он не стал превращать этот детский поцелуй на публике в настоящий...только не сейчас. Он лукаво улыбнулся и, захватив в плен запястье ее руки, повел на танец.
Музыка играла достаточно громко для того, чтобы скрыть разговор пары от ушей танцующих рядом, но не настолько громко, чтобы они не слышали друг друга.
- Почему вы улыбаетесь?
- Потому что мне удалось поцеловать вас и не получить пощечину.
- Вокруг люди и будет очень странно, если я дам пощечину своему мужу за поцелуй.
- Но ведь они не знают, кто я и кто вы...Мы в масках, забыли? Вы не хотели меня ударить, Элизабет. Вас тянет ко мне, и вы ничего не сможете поделать с этим.
- Де Бурье, не говорите глупостей!
- Вы злитесь, значит, я прав.
- Я злюсь, потому что вы говорите глупости!
- Нет, если бы вы считали это глупостью, то рассмеялись бы, и только. Скорее всего, вы сейчас тоже гадаете, почему не дали мне пощечину.
Она молчала некоторое время, но потом созналась:
- Да, вы правы. Я не знаю, почему.
Они остановились и молча смотрели друг другу в глаза. Не танцующая пара среди танцующих. И, конечно же, ни один из них не задумывался, что это компрометирует их больше в глазах окружающих, чем тот невинный детский поцелуй, о котором и шла речь.
В душе Генрих улыбался: ее признание наверняка далось ей тяжело, но она сдалась, хотя могла и настоять на своем в силу своего непростого характера. Почему здесь, среди множества людей, надев нелепую маску, она чувствует себя более раскрепощенной и не боится его, хотя, оставшись с ним наедине в доме де Бурье, дрожит, как осиновый лист?
Он увидел, как с ее губ сорвалось алое дыхание, лентой заструилось вниз по нежной коже шеи, слегка задержалось на ключице и исчезло за лифом платья.
Фантазия рисовала желаемые картинки, где все исполнялось: то, что он хотел в данный момент.
...Словно эпизод реально происходящего, Генрих ясно видел сейчас то, что могло произойти: как во мгновение ока они с Элизабет оказались за дверью зала, еще быстрее встретились их губы в желанном поцелуе... первый, второй...
- Генрих, -его отрезвило обращение Элизабет к нему.
- Да?
- Танец закончился, начинает играть музыка следующего, я устала и хочу отдохнуть.
- Конечно, - он улыбнулся ей и, взяв ее под руку, отвел в сторону.
Нужно было срочно занять свой мозг чем-то, чтобы не думать о преступном.
Маски, маски..., кругом маски. На каждом лице маска, словно под одной- другая... Они кружились в танце, скалили свои зубы в веселых оскалах...
Генрих давно понял их закон. Закон масок, закон людей в масках, после усвоения которого с легкостью мог узнать кого угодно в каком угодно обличии. Закон гласил, что ни один человек никогда не наденет маску со своим истинным лицом, потому что в этом нет смысла. Никогда бунтарь не наденет маску бунтаря, подобно тому, как паинька не наденет маску тихони. На маскараде нельзя найти святого в маске святого, впрочем, как и в жизни: если человека можно наделить каким-то одним качеством, преобладающим над всеми остальными, то значит на нем маска, а под ней...
Размышляя подобным образом, он услышал сначала невнятный шепот Элизабет, потом громкий шепот и, наконец, совершенно четкие слова:
- Чартер! Генрих, посмотрите туда- там Чартер!
Он, стараясь удержать ее, схватил за локоть:
- Это не может быть он, Элли.
- Это он! Мой Чартер! - она пыталась освободиться из его хватки, - Пустите меня!
- Элизабет, не выставляйте себя на посмешище, это не он.
- Он! Он не может меня найти среди всех!
- Элли...
- Пустите!
- Минуту, послушайте. Это не он. Вы скоро это поймете, и вам будет больно.
- Я уверена, что это он! Я его узнаю из тысячи. Генрих, умоляю, пустите меня. Я должна его увидеть, пожалуйста, просите меня о чем угодно, только дайте повидаться с ним.
Слезы в ее глазах больно ранили его, он отпустил ее руку и сейчас наблюдал, как Элизабет, его Элизабет, сейчас же бежала навстречу другому мужчине.
Он сходил с ума от ревности. Он видел ее острие, торчащее прямо из груди. Оно сверкало, дрожало, а потом стало распускаться в стороны, словно бутон цветка, распускающего свои лепестки, цветка, питающегося коварной смесью любви, воспоминаний, страсти и боли.
Не замечая косых взглядов присутствующих, с ревностью в сердце, обреченно, не спеша он пошел вслед за любимой.
Элизабет обозналась. Так же, как и все люди, безумно желающие увидеть кого-то, она дорисовала образ случайного встречного красками памяти и сейчас едва сдерживала слезы.
- Я был прав.
Она всхлипнула:
- Вы рады?
- Нет.
- Вы рады! Вы рады тому, что это не он!
Он подошел к ней поближе, подставляя грудь под удар маленьких кулачков:
- Ненавижу вас! Почему вы всегда оказываетесь правы?
- Может быть, в этом мое проклятие,- сказал он.
- Тогда скажите мне, почему я все еще люблю его? Всем сердцем, после всего, что было?
... Через минуту Генрих вышел на улицу. Сорвал надоевшую маску с лица, бросил ее на землю... Снятие масок для него началось раньше времени.
***
- Объясни мне, почему ты не можешь разговаривать с Мастерами, не опоив синим зельем? Боишься? Чего? - спросил Себастиан, залпом выпив целую чашку безразличия.
Хранитель покачал головой:
- Не боюсь. Многие из Мастеров находятся под воздействием чувств, когда приходят за ответами и любая правда, любая информация, которую я ведаю им, может быть принята через призму этого чувства. А это грозит потерянным временем. - Он вздохнул. - Зачем ты пришел ко мне?
Себастиан усмехнулся:
- Временем?! У нас нет чертова времени, Хранитель!
- Оно есть, но мы не ведем счет ему. Мы знаем, что наши дети растут, хоть и не замечаем сколько времени прошло с того момента, как они родились, до настоящего момента. Мы можем только чувствовать его и каждый- по-своему. Мы собираем полотна людей, живущих всегда. Не сегодня, не завтра, а всегда. С полотнами Энж и твоим - немного другая история. Вы их собираете практически в реальном времени, то есть в настоящее время люди их проживают. Именно для вас время есть. И ваша задача- собрать полотна, пока носители не успели прожить все чувства до конца полотна. Но это скорее исключение, чем правило.
- Ладно, будем считать, что тебе удалось запудрить мне мозги. Какое сейчас время на земле? Век? Год?
- Тебе не нужно это знать. Люди- они всегда люди, в каждом из веков. Неужели ты считаешь, что чувства в разные века воспринимаются по-разному?
- Нет.
- Тогда наш разговор- разговор ни о чем. Ты ведь пришел не за этим?
- Да, ты прав. Тебя не так просто застать дома, так ведь? Я пытался, ты знаешь, много раз пытался. Но на этот раз ты позволил мне застать тебя, почему? Опаивая Мастеров безразличием, ты ведь надеешься, что оно сотрет многие вопросы?
Хранитель улыбнулся печально:
- Да. И останутся только самые главные. Я знал, что ты придешь.
- Ну, конечно же, ты знал! У тебя есть книга, которая докладывает тебе обо всем.
- Не говори о ней с таким неуважением!
- Да, брось, Хранитель. Твоя книга стала приходить ко мне во сне, все чаще и чаще. Я вижу ее обложку чаще, чем ты. Так что мы с ней стали приятелями. Только с чего бы это? Она что-то хочет мне сказать?
Хранитель обомлел:
- Она приходит к тебе во сне?
- Я даже скажу тебе больше! Она открывается передо мной на одной и той же странице, все время на одном и том же пункте... И я пришел за ответами, - Себастиан подошел ближе к Хранителю. - И никакая доза безразличия не поможет тебе избежать ответов на них. Итак, Хранитель: что написано на странице 1113?