— Действительно, — согласилась Анко, почему-то подумав о Мадаре. Теснее прижалась к Сасори, замерла — его откровенность была ничуть не менее крышесносной, чем секс. А ещё, кажется, таила в себе нечто важное.
— В Конан я увидел олицетворение мысли, высказанной когда-то Третьим, которую я долгие годы не мог понять: полностью отказаться от чувств — вот истинное проявления слабости, трусости. Потому что действительно большие силы нужны, чтобы разбираться в своих эмоциях, уметь сдерживать их, чтобы не мешали делу, и позволять себе проявлять в особенных ситуациях, с особенными людьми, — он вздохнул, и Анко, не видя, буквально почувствовала, как он устало прикрыл глаза. — Мне потребовались годы, чтобы это понять. Одно из сложнейших проявлений внутренних сил для истинного шиноби — довериться. Не бездумно и легкомысленно открываться каждому встречному, но чётко выверить свои ощущения от человека, эмоциональные возможности, просчитать вероятные последствия — и позволить себе отбросить маску, показать себя настоящего. Через усилие, через сознательно задавленные рефлексы, которые вбиваются с детства: не доверяй, не открывайся, везде опасность, враги. Кажется, для нынешнего поколения это менее актуально, но тех, кто застал мировые войны, воспитывали именно так. К тому же, многие отучались доверяться и другими, весьма травматичными способами, — он легко сжал плечо Анко.
— Ты прав, — откликнулась она — осторожно, пробуя, сможет ли сама говорить так, как он. Впервые. И правда хочется попытаться. — Из меня доверие выжигали змеиным ядом и калёным железом. Вначале постарался сенсей, растоптав моё детство, которое я худо-бедно, осколками смогла-таки пронести через войну. Ну а всё то, что не уничтожил он, выжгла деревня, которой я была нужна не осколком, а остро наточенным кунаем. И ведь я была им, и хорошим, пока не дала слабину…
— Ты не перестала им быть, — перебил Сасори, сильнее сомкнув пальцы на её руке. — Не спорь. Посмотри вокруг. Первый Хокаге и Мадара доверяют друг другу, несмотря на все размолвки, что между ними были — скажешь, они плохие клинки? Или Дейдара; ты работаешь с ним несколько месяцев — разве можешь назвать его сломанным из-за того, что он доверяет Хинате, Итачи, кажется, всё ещё мне… — тихий смешок, вновь прикосновение. — В доверии рождаются чувства — я не говорю сейчас о ежедневных реакциях, я о важном, глубоком. К примеру, я сейчас испытываю желание помочь тебе в том, где разбираюсь лучше. Но для этого мне нужен честный ответ: что чувствуешь ты?
— Ничего, — резко ответила Анко, ощетиниваясь, сжимаясь в комок. — Ничего существенного там, где нет долга. И ничего не должно там быть, потому что так правильно! — она вздрогнула всем телом, сглотнула. — Так было всегда, и мне было спокойно. А потом ты, и эта твоя Амортенция, чёртов блок всего жизненно важного!..
— Обнажение того, что есть в тебе своего. И нет, Анко, это не пустота — я помню тебя в ту ночь, когда мы приняли зелье, — он повернул её голову к себе, поймал взгляд. — В тебе намного больше, чем ты сама сейчас видишь.
— Ты видишь? — огрызнулась она.
— Я вижу, — произнёс Сасори. — Я не люблю вещи без наполнения, мне на них плевать. Будь ты такой, я никогда бы не обратил на тебя внимания больше, чем на пешку на игровом поле. Не будь ты особенной, не взял тебя в свою постель и не снял перед тобой маску.
— Я не знаю, что ты увидел во мне такого особенного, — вздохнула Анко, прикусила губу. — Ксо, Сасори, да я же ебанутая на всю голову!..
— Истинное дитя взрастившего тебя мира, — он положил тёплую ладонь ей на грудь напротив сердца. — Легко демонстрируешь бытовые эмоции, но большие, действительно важные чувства проявляешь только на изломе, на срыве, остальное время глушишь всеми доступными способами, в первую очередь попросту не признавая их существование.
— Потому что чувствовать больно, — очень тихо сказала Анко. — Я на миг попыталась — с тобой в ту ночь, и вот, во что это вылилось. Ещё одного такого срыва я попросту не переживу.
— А с чего ты взяла, что я дам тебе повод сорваться? — серьёзно спросил Сасори. — Я несу ответственность перед тобой за произошедшее. Невероятно, но меня гложет изнутри тот рудимент, что остался от совести. Ведь, называя тебя «особенной», я имел в виду «особенной для меня». Мне никогда за всю жизнь ни с кем не хотелось быть настолько открытым, как с тобой.
— Серьёзно? — Анко приподнялась на локте, заглянула ему в лицо.
— Совершенно. Ты вызываешь спектр чувств от «связать и выебать» до «укутать в одеяло и оберегать всю ночь». Мне хочется узнать тебя ближе, но вовсе не для того, чтобы использовать знание во вред. Это было почти с самого начала. Это беспокоило меня, настораживало… Ками, да оно меня попросту пугало. Как ты выразилась?.. Сломалось оружие. Мне потребовалось время, чтобы разобраться в себе.
— Время, в которое я деградировала, — зло фыркнула Анко, которой стало чертовски стыдно за себя.
— Я всё-таки тебя сегодня свяжу и выебу, — сообщил Сасори, — но сперва попытаюсь поселить в твоей голове одну важную мысль: ничего фатального не произошло, хотя срыв из-за ошибок в контроле над чувствами мог привести к подобному. Так как вина частично на мне, я помогу вернуть равновесие, покажу, как справляюсь с контролем сам.
— Но Сасори… — Анко запнулась, — что могу я тебе дать? Нет, ну серьёзно, я самая обычная куноичи помимо того, что имею в голове выводок тараканов и обучена добывать информацию и ублажить любого.
Сасори вздохнул с нотками раздражения.
— Мне не нужно от тебя что-то конкретное, Анко, постарайся это понять. Поэтому, — он слегка улыбнулся, — просто будь. Такая, какая есть, потому что именно этот сплав мне нравится.
Чувствуя, как предательски заалели щёки, Анко поспешно уткнулась лицом в его грудь.
— Это взаимно, — пробормотала она. — Нравишься. Хочу, причём не только в себе, но и просто рядом. И говорить вот так вот долго и обстоятельно почаще, потому что хочу знать о тебе больше.
— Ну, я превысил собственный годовой лимит на откровенность, — усмехнулся Сасори, за волосы оттягивая её от себя. — В следующий раз твоя очередь.
— Я расскажу, — пообещала Анко. — Ведь это, кажется, залог доверия — признаваться и открыто говорить?
— Хм, а ты не так уж и безнадёжна, — Сасори вернулся к своим обычным насмешливым интонациям, но взгляд оставался всё таким же тёплым. — В первую очередь признайся: ты будешь кусаться, и мне придумать какой-нибудь кляп, или сдержишь порывы?
— Ни за что! — улыбнулась Анко, проворно усаживаясь на него, взявшись за пряжку ремня. — Сказала же: съедобный, вкусный…
Сасори резко выпрямился, сжал её горло, запястья.
— Значит, всё-таки кляп, — со спокойной улыбкой заключил он.
Сейчас Анко действительно была жива — и абсолютно счастлива.
Счастлива с таким же конченным сумасшедшим, как и она сама.