- Ты меня слышал, Гейзенберг? - леди Димитреску недобро понизила голос, и Даниэла, ее младшенькая, золотисто-рыжая, словно солнце, схватила приемную мать за руку, а Бэла метнула на Карла укоризненный взгляд. Кассандра держалась чуть в стороне, сжимая в ладонях стакан с водой, к которому Альсина так и не притронулась.
- Слышу. Тебя все соседи слышат, - заметил Гейзенберг, утирая рот манжетой рубашки, - и с каждым днем убеждаются, что с годами ты становишься все паскуднее.
Мужчина лениво уклонился от брошенной в него подушки и вновь потянулся за своей кружкой с кофе, простой, белой, керамической, покрытой темными разводами. Карл запрещал прислуге ее мыть, и кружка внутри была черной от кофейного налета, но он говорил, что так только вкуснее. Женщина поджала губы, вскинув голову, манерно поправила повязанный на волосы переливчато-серый платок, заколотый жемчужной брошью; в компании своих дорогих девочек она чувствовала себя королевой, окруженной фрейлинами, а Гейзенберг с его замашками разбойника и манерами бездомного вызывал у Альсины раздражение, как застрявшая под ногтем заноза. И почему она связалась с ним? Ведь с самого начала знала, что из себя представлял этот немец, однако что-то в нем заставило леди Димитреску не только принять его грубоватые ухаживания, но и наслаждаться откровенно похабными комплиментами, уместными больше для девиц из пивной.
- И не надоело тебе талдычить одно и то же? Пора бы уже сменить пластинку, - Карл вновь скрылся за газетой, которую Альсине хотелось испепелить взглядом. - Если я пиздец такой плохой, с хера ли ты со мной живешь? Валила бы обратно в свой замок.
- Не надейся, что сможешь так легко от меня избавиться, - взвилась леди Димитреску, и Кассандра тут же опустила легкую ладонь ей на плечо.
- Мама, прошу, - дочь смотрела на нее умоляюще, - тебе нельзя волноваться.
- О, моя милая, - Альсина нежно потрепала девушку по щеке и обняла прильнувшую к ней Бэлу; Даниэла обвила тонкими руками шею женщины и прижалась щекой к ее виску. Леди Димитреску улыбнулась, силясь обнять всех троих дочек разом; не она их родила, однако любила всех троих. Бэла, Даниэла и Кассандра были частью ее сердца, которое болезненно покалывало от тлеющей в нем сдерживаемой злости.
- Мои девочки, такие заботливые, - пропела Альсина, метя в Гейзенберга, безмятежно прихлебывающего свой кофе, - похоже, только им есть до меня дело.
- Просто ты им напрочь мозги засрала. Держишь при себе, как болонок, они лишний раз чихнуть боятся, - припечатал Карл, - думаешь, много удовольствия твои истерики выслушивать? Что не день, то новый припадок. Как бешеная, кидаешься на всех, стараешься укусить побольнее. Раз уж на меня похер, то дочерей бы пожалела.
У шокированной леди Димитреску вытянулось лицо, она приподнялась было с кресла, но три пары рук удержали женщину, уронили ее обратно на подушки, и девушки вновь принялись порхать возле матери.
- Мама, - принялась уговаривать практичная, степенная Кассандра, - ты же знаешь, как он много работает в последнее время. Он просто устал…
- Его дома почти не бывает, - закивала Бэла, - а на следующей неделе ему придется лететь в Гамбург на выставку…
- Что-о? - голос Альсины приобрел генеральскую зычность и мощь. Вцепившись в подлокотники, она тяжело поднялась и сердито одернула шифоновую юбку. - И почему я только сейчас об этом узнаю?! И не от тебя, а от моих дочерей, которым, оказывается, давно все известно?!
- Мы не хотели тебя зря беспокоить, - пискнула Даниэла, съежившись под пылающим взглядом матери, у которой от обиды и негодования дрожал подбородок; Альсина ощутила себя преданной: выходит, Карл был с ее детьми откровеннее, чем с ней, а ее дочери, которых леди Димитреску сама вырастила и воспитала, молчали, утаивали, не договаривали. Как они могли? Ладно, Гейзенберг, он всегда был скрытным, когда дело касалось его работы, но девочки… ни одна ведь не обмолвилась - ни смешливая Даниэла, ни серьезная Кассандра, ни Бэла, ее первенец, попавшая в семью Димитреску совсем малышкой. Возможно, стоило бы порадоваться, что девушки были так близки с отчимом, однако Альсина гневно раздувала ноздри, прижав руку к бурно вздымавшейся груди и сжимая в кулаке нить черного жемчуга. Рвануть бы за ожерелье, разорвать, чтобы перламутровые горошины посыпались по полу, но жемчуга принадлежали еще ее прабабке, и поэтому пришлось сдержаться.
- Выходит, вы сговорились за моей спиной, верно? - елейный тон леди Димитреску заставил троих ее дочерей втянуть головы в плечи; Гейзенберг продолжал завтракать, шурша газетными листами. - Ты настраиваешь моих дочерей против меня?!
- Нахер мне это? Ты и сама прекрасно со всем справляешься, - глумливо усмехнулся Карл, однако тут же посерьезнел, - хватит уже. Блажишь, как овца, которую резать собираются. У тебя молоко скоро скиснет.
- Какое еще молоко?! - прошипела Альсина, едва не топая ногами от ярости.
- Которым ты ребенка моего кормить будешь, дурная ты баба! - шарахнув ладонью по столу, Гейзенберг вскочил, темнея лицом. - Ты его своей желчью отравишь скоро, и сама захлебнешься. Имей в виду, я с твоими девками нянчиться не буду, попиздуют у меня во взрослую самостоятельную жизнь. Может, хоть мужиков себе найдут, когда выберутся из-под твоей задницы.
- Не позволю каким-то плебеям тянуть руки к моим девочкам! - прорычала женщина, сграбастав в объятия сразу всех троих; Бэла полузадушено засипела, Кассандра охнула, ударившись лбом о голову Даниэлы, которая оказалась крепко прижатой к пышной материнской груди. Девушки, сплюснутые, как сельди в бочке, стояли тихо, стараясь не нагнетать обстановку еще больше, однако когда Карл закатил глаза, презрительно передернув плечами, леди Димитреску яростно скрипнула зубами.
- Твои девочки сами разберутся. Они не тупые, не слепые, если помощь нужна будет - скажут. А ты вместо того, чтобы истерить, лучше бы подумала о моем сыне.
- Вот именно! Именно! Сыне! - выпалила Альсина; ее щеки, недавно болезненно бледные, сейчас полыхали разъяренным румянцем. - А я хотела дочь!
- У тебя их уже трое! Куда еще одну?! - развел руками Гейзенберг, и леди Димитреску, отпустив девушек, упала обратно в кресло, трагично скрипнувшее под ее весом. Руки легли на выпуклый живот, слишком большой для семи месяцев, но врачи говорили, что у ребенка нет никаких патологий, беременность протекала как надо, и тревожиться было не о чем.
Кроме того факта, что она носила мальчишку. Альсина не сомневалась, что Гейзенберг сделал это нарочно, сам он грезил о сыне, и чтобы получить желаемое, решил использовать ее. Саму женщину радовал сам факт беременности, однако то, что у нее будет сын, внушало опасения: что, если ребенок будет больше любить Карла? Мальчики всегда ближе к отцам, а дочки принадлежат матерям; несправедливо, что леди Димитреску выносила его, родит в муках, будет заботиться о нем, не спать ночами, а Гейзенберг, подлец, потом отнимет его у Альсины, так же, как переманил ее дочерей.
- Мама, - робко позвала Бэла, но женщина отвернулась, прижав ладонь ко рту; Даниэла шмыгнула носом, посмотрев повлажневшими глазами на Карла, а Кассандра, взяв сестер за руки, потянула их из комнаты. Оскорбленный взгляд леди Димитреску полоснул их спины.
- Правильно, бросайте мать наедине с этим фашистом, - едко бросила Альсина, всплеснув руками, - надеюсь, ты доволен, Гейзенберг?
- Ага, прямо ссусь кипятком на твои ковры, - проворчал мужчина и, нарочно, определенно нарочно, приобнял поникшую Бэлу и поцеловал Даниэлу в висок, чтобы побольнее уколоть Альсину.
- Не думай, что тебе сойдет это с рук, - пригрозила леди Димитреску, стараясь сесть так, чтобы подушки подпирали ноющую поясницу; дочери ушли, прикрыв за собой двери, женщина знала, что вспыльчивая Бэла ощетинится и будет срываться на сестрах, Даниэла немного поплачет, а умница Кассандра будет успокаивать их обеих. Как же хорошо, что девочки так дружны между собой; Альсина воображала, как они трое будут заботиться о младшей сестре, как весной они все вместе поедут в Румынию, чтобы провести лето в замке и показать маленькой леди ее владения, а теперь, столкнувшись с реальностью того, что носила она не будущую графиню, а наследника Гейзенберга, его несносное подобие, женщина оказалась крайне раздосадована. Если бы Карл поддержал ее, утешил, позволил бы Альсине немного покапризничать, она бы не стала так заострять на этом внимание, но мужчина бесстыдно насмехался над леди Димитреску, чем только сильнее распалял Альсину. Сам виноват; не пламя же виновно в том, что рука человека подбрасывает в него хворост.