Я сжал кулаки за спиной, ощущая, как верёвки впиваются в кожу. Но боль заглушил пульсирующий в крови адреналин.
И он не имел ничего общего со страхом — во мне по прежнему пылала ярость!
Не только на предателя-Рива и всю симорию. На себя — за то, что поверил им, и позволил себя «развести». На стражников, которые сейчас могли переломать мне все кости и оставить подыхать в канаве.
На весь долбаный мир, за то что раз за разом он пытается меня сломать!
За что⁈ Что я такого натворил, что раз за разом влипаю в неприятности⁈
— Сдай подельников, — вкрадчиво произнёс капитан, — Они ведь бросили тебя там, верно? Вижу, что так… Они тебе не друзья, нет смысла молчать, парень. А мы… Взамен за сотрудничество не станем продавать тебя в Каменный круг или княжества. Нет, свободу ты, конечно, не получишь, но… — Капитан прищурился, — Отправишься на рудники, тут, рядом с городом. На месяц-другой. Разница есть, парень, поверь. На каторге есть просто срок. В рабстве — только смерть.
Капитан постучал дубинкой по столу, выжидающе глядя на меня. Каждый удар отдавался в моих висках противным звоном, будто отсчитывал последние секунды до решения.
Я сжал зубы так, что заныли скулы, а в челюсти появилась тупая, ноющая боль.
Каторга.
Не рабство.
Как будто это что-то меняло! Как будто гниение заживо в шахтах было милостью!
С другой стороны — а какой у меня выбор?
Внутри всё кипело, горело, рвалось наружу! Я чувствовал, как кровь бьёт в висках, как сжимается желудок, как ногти впиваются в ладони.
Обида… Жгучая обида и злость захлёстывали меня, туманили разум и не позволяли размышлять трезво.
Они приняли меня! Накормили, когда я был никем — голодным и побитым оборванцем, рыскающим по помойкам! Дали имя! Дали крышу! Смеялись вместе со мной, говорили, какой я молодец, делили кров, пищу, добычу!
А потом оставили умирать…
Внезапно, с холодной ясностью, захлестнувшей голову, я осознал всё.
Вот почему дело с контрабандой показалось мне таким странно лёгким… Вот почему в нём была пара неувязок, а Рив не стал вдаваться в детали. Вот почему меня не представили никакому «глазу» Старого порта, да и вообще не свели ни с какими «теневыми»! Вот почему не спешили делиться полезной информацией о городе и «теневых»!
Рив с самого начала решил, что со мной произойдёт. И все его поддержали — а я, идиот, поверил! Доверился незнакомцам! И вот что из этого вышло…
Меня просто использовали… Сделали приманкой, наживкой, отмычкой — можно назвать как угодно, но…
Рив меня подставил. Он хотел, чтобы я сдох, он сам это сказал…
А ещё он сказал, что я не «теневой»…
И это значит… Что если я заложу симорию — никто не сможет мне ничего предъявить! Не то, чтобы меня это волновало — но если возникнут вопросы, отмазаться будет проще простого.
Если я выберусь, конечно.
В тот же миг ярость схлынула — не исчезла, нет. Просто я взял её под контроль. Приберегу для Рива, когда буду разбивать ему голову!
— Эй! Ты долго будешь думать, феррак⁈
Эти ублюдки в кожаных панцирях ждут, что я буду дрожать и умолять о пощаде? Что стану пресмыкаться, как крыса, лишь бы сохранить свою шкуру?
Что ж, ладно… Пусть поверят в это… А я сыграю на своих условиях.
Я опустил голову, изображая подавленность, позволяя плечам сгорбиться, как у побеждённого. А затем вздрогнул, задергал плечами, зачастил дыханием, изображая приступ паники.
— Я… я… — голос сорвался на хрип, глаза забегали, словно ища спасения по углам этой проклятой камеры, — Я всё скажу… Я скажу! Я недавно на улице! Недавно! Я не зна-а-а-ал!
«Коренастый» фыркнул, разочарованно скрестив руки на груди. «Нормальный» переглянулся с капитаном.
— Что скажешь?
— Всё… Всё! Я не знал! Не знал, что они отравят торговца! Меня самого обманули! Они во-о-о-ооспо-о-о-льзовались мно-о-о-ой!
Вызывать слёзы несложно — главное, представить самое хреновое, что случалось в жизни. Вызвать это в памяти во всех красках, ПОЧУВСТВОВАТЬ снова…
И готово.
А у меня хренового за последнее время набралось выше крыши…
— Похоже на правду, иначе почему парнишку бросили в лавке? — подал голос «нормальный», — Да и у остальных, судя по описаниям очевидцев, были какие-то маски. Дыхательные, видимо.
Да! Да, спасибо, мужик! Как же ты в руку всё это сейчас говоришь!
Впрочем, радости я не показал — вместо этого разрыдался во весь рот, ещё сильнее, затряс головой, забился на стуле, сжался, будто от боли, изображая настоящую истерику.