МАТВЕЙ (плачет, смеется). А ты меня бил! Ты часто бил меня, помнишь?
ЮРИЙ. Да, я бил тебя. Жалея! Правильно делал. Учил. Правда, не на пользу пошло. Какой был, такой ты и остался. Зарабатывал, вот и получал на семечки…
МАТВЕЙ (хлюпает носом). А в тот раз, помнишь? Очень сильно ты меня побил… Помнишь, когда мама уехала на дачу…
ЮРИЙ. Ах, дача! Твоя с мамой дача…. Сколько раз мы с тобой прятались там. Осенью собирали яблоки. Ночь, костер, в реке вода холодная, а мы при луне голые… И черные птицы над домом вечером, а рано утром скрипит у окна старая яблоня…
МАТВЕЙ. Да, да, старая яблоня… Ее уже давно нет… Давно… А в тот раз мама уехала на дачу и мы с тобой остались здесь, в квартире, была осень, помнишь? И ты сказал мне в тот вечер, что так больше жить нельзя, сказал, что надо порвать с жизнью, насовсем, нельзя жить во лжи… Ты уговорил меня. Мы решили умереть вместе. Не было сил жить. Взгляды, намеки, разговоры… Не было сил… Ты закрыл в квартире все двери, форточки, балкон… включил на кухне газ… мы легли в одежде на кровать… и ты так прижался ко мне, так прижался…Как котенок носом теплым уткнулся мне в плечо и сразу, мгновенно, уснул, засопел, уснул спокойным сном ребенка… Рот чуть-чуть приоткрыл и засопел… Шепнул мне, что там, на том свете, нам никто не будет мешать… Все бормотал что-то, засыпая, ругался с кем-то, ссорился… Тебе было двадцать два, мне столько же, мы были совсем дети…. Ты уснул, а я все смотрел и смотрел на тебя… Я смотрел на твои губы, подернутые пленкой, потом прижал к ним палец, а ты не проснулся… Газ шипел, шипел… Я встал с кровати и выключил его. Открыл балкон, форточки. Снова лег рядом с тобой и уснул. Утром ты проснулся. Не открывая глаз, провел по моему лицу рукой, сказал легко и радостно: «Ну вот, мы и встретились…» Открыл глаза и долго смотрел в потолок, потом на меня… И когда все понял, стал бить меня… Как ты страшно кричал тогда, бил меня… Я думал, ты умрешь – так ты кричал…
ЮРИЙ курит. МАТВЕЙ сидит, закрыв лицо руками.
ЮРИЙ. Почему ты выключил газ? Ведь ты же часто думал в душе: «Хорошо было бы, если бы он умер – и все, я свободен, клубок распутан, за старое – больше никогда в жизни, покой, счастье…» Ушел бы на улицу и все, ну?!
МАТВЕЙ. Неправда… Никогда я так не думал… Неправда!
ЮРИЙ. Трус, думал!
МАТВЕЙ. Неправда, нет..
ЮРИЙ (молчит). Наверное, ты любил его. Но мыслишка подлая о его смерти иногда шевелилась на дне души. И он знал, что для тебя его смерть была бы выходом из положения. Ну, думал ты, убило бы его молнией, попал бы он под машину – чтоб красиво и чтоб ты здесь был бы не при чем…
МАТВЕЙ. Я любил его…
ЮРИЙ. Такая любовь была, что смерти ему желал… Он знал это. Да.
МАТВЕЙ. Нет, нет, нет, нет…
ЮРИЙ. Картинку за картинкой себе рисовал, ублажал душу свою, нытика: вот тебе сообщают о его смерти, вот ты несешься к месту происшествия, вот ты рыдаешь, никого не видя, и вместе с тем, видя всех оценивая взгляды – как все смотрят на тебя, именно на тебя, как все жалеют тебя, и какое на душе твоей облегчение и горе – все намешано! Ведь только потому тебе и сны такие снились: будто бы я умер и все такое прочее. Ты убил меня,Матвей.Только тогда, в больнице, ты вдруг понял, что я значу в твоей жизни и что станет с тобой, когда я умру. И вот я умер. Ты стал свободен. Что ты сделал в первую очередь? Ах, какая радость, отвел подозрения, женился – мол, нет, нет, я не голубой! Зачем ты женился?
МАТВЕЙ. Так надо было…
ЮРИЙ. Кому?
МАТВЕЙ. Надо было и все. Все женятся. На меня стали косо посматривать…
ЮРИЙ. Спас репутацию. Это нужно было обществу и отечеству…
МАТВЕЙ. Маме нужно было. Она никак не могла забыть тебя и не могла простить мне…
ЮРИЙ. Она нашла невесту.
МАТВЕЙ. Да.
ЮРИЙ. Давно ты не спишь с нею?
МАТВЕЙ. Давно. Очень. Мы – друзья.
ЮРИЙ. Наши руки – не для скуки. И с тех пор – никого?
МАТВЕЙ (торопливо). Нет, нет, нет! Никогда, никого, что ты… Я даже думать об этом боялся! Даже в мыслях себе такое… Никогда, нет, нет…
Молчание.
Я женился на женщине, которая меня никогда не любила. Она никого никогда не любила и не любит…. Я думал о детях. Наверное, я смог бы. Она сказала, что дети – лысая мерзость, которую незачем держать в доме, незачем их рожать, потому что плодить нищету – незачем…
Молчание.
Как жалко, что ты умер… Как жалко… Нет, я не виноват в твоей смерти, нет…Как жалко.. Все было бы иначе…Вся иначе..
Налил в рюмку, торопливо выпил. ЮРИЙ тоже. Пустую рюмку легонько стукнул о рюмку МАТВЕЯ.
ЮРИЙ. А первый и последний, и единственный Новый год? Помнишь?
МАТВЕЙ (глядя в пол). Да, Новый год. Только один раз мы встречали Новый год…
ЮРИЙ. Вдвоем…
МАТВЕЙ. Вдвоем…
ЮРИЙ. Стояли свечи?
МАТВЕЙ. Свечи и шампанское… розы…. так красиво… А потом гадали. Глупые были! Тебе кто-то сказал, что когда гадаешь, то нужно, чтобы на теле, в одежде не было бы ничего железного, и мы сняли с себя все, сидели голые, помнишь? Какие дураки… Написали на листочке буквы, поставили свечи… Фарфоровое блюдце ездило само собой… Я ругал тебя, говорил, что это ты толкаешь блюдце, а ты смеялся и говорил, что это я его толкаю, и мы хохотали, хохотали… А блюдце каталось и говорило странные, страшные вещи… «Что ждет нас в новом году?» – спросил ты, помнишь? И блюдце поехало, поехало и возле двух букв, только двух букв уткнулось отметиной..
ЮРИЙ. Каких ?