Лиафорн провел полчаса в этом часто используемом месте, отчасти потому, что не мог найти никаких признаков того, что Хук вышел за его пределы. Это защищенное место, казалось, было тем местом, где лунное путешествие Хоука закончилось. И снова он искал подтверждения того, что теперь был уверен, что это правда. Это влажное и защищенное место
Он хорошо держал следы, и следы Хоука были повсюду. Многие были свежими, свидетельствами последнего визита перед его убийством. На них Лиафорн сосредоточил свое внимание, в конце концов сузив его до двух отпечатков. На обоих давило что-то тяжелое и частично стертое. Мягкое безграничное давление. Но не мокасины. Что-то в этом странное. Наконец, посмотрев на оба отпечатка со всех возможных углов, Лиафорн понял, что вызвало странные линии. Мех. Но это не были следы животных. Когда в сознании Лиафорна сложились вместе, сдавленные места имели форму человеческой ступни.
Не имея ничего другого, чтобы узнать больше, Лиафорн двинулся в каньон. Пока он шел, он обдумывал то, что теперь был почти уверен в фактах. Бригам Хоук, вероятно, не утонул. Каким-то образом ему удалось перебраться через реку. Бригам Хоук, мальчик, убивший свою мать, брата и сестру, был где-то в этом каньоне. Пробыл здесь почти двадцать лет, живя вдали от людей, как ему очень хотелось. Хоук нашел мальчика после того, как утихли крики убийства, все эти годы тайно поддерживал его всем, что нужно этому прирожденному охотнику, чтобы остаться в живых. Казалось, ничто другое не объясняет записку Хоука. Ничто другое, что мог придумать Лиафорн, могло бы побудить человека прекратить, по общему признанию, тщетную попытку построить укрытие для написания записки. Хоук не хотел, чтобы его безумный сын бросил здесь. Он хотел, чтобы его нашел тот же полицейский, который когда-то показал некоторую осведомленность о человечности мальчика. Он хотел, чтобы о нем заботились, и он отказался от малейшего шанса на жизнь, чтобы написать записку. Лифорн вспомнил, что надпись была крошечной и начиналась с одного конца карточки. Что бы сказал Хоук, если бы было время? Рассказал бы он о Бригаме? Он никогда не узнает.
Примерно в двух милях вверх по извилистому каньону Лифхорн обнаружил единственный признак обитания современного человека. На широкой полке над дном каньона стояли голые столбы старой ванны. Прах под ним предполагал, что его не использовали годами. Если каньон когда-либо и пасся, то не недавно. Он не нашел следов лошадей, овец или коз. Единственные следы копыт, которые он нашел, были оленями-мулами, и, казалось, было много кроликов, дикобразов и мелких грызунов. Он заметил три тропы для дичи, ведущие к глубокой выбоине на дне каньона. На высоте четырех миль он остановился в тенистом месте и съел небольшой кусок хлеба и пару дюймов колбасы. Теперь небо на северо-западе было покрыто тяжелыми облаками. Было холоднее, и вчерашний ветер вернулся с удвоенной силой. Он пересекал каньон, образуя мощные вихри воздуха, которые кружились то здесь, то там. Он издавал странные звуки, которые издавал ветер, проливаясь через каменные трещины. Он послал вихри опавших листьев вокруг ног Лиафорна. Он заглушил все остальные звуки.
Ветер затруднял ходьбу, а изогнутый, неустойчивый характер дна каньона делал оценку расстояния - даже для такого опытного человека, как Лиафорн, - не более чем предположениями. «Двойные догадки», - подумал он. Он должен был догадаться, сколько из этого лазанья по упавшим валунам и обхода кустов добавили бы к пяти с половиной милям, по оценке Этситти. Он был уверен, что это будет меньше, и он искал ориентиры, упомянутые Этситти, примерно с третьей мили. Прямо впереди, там, где дно каньона сделало крутой поворот, он увидел расщелину в скале, обнесенную камнями - кладовую анасази. На скале под ним, наполовину скрытом высокой кустарником, он увидел пиктограммы. Он забрался по мягкой земле на пол скамейки и пробирался сквозь густые заросли крапивы, чтобы лучше рассмотреть.
Доминирующей формой была одна из тех широкоплечих фигур с булавочной головкой, которые, по мнению антропологов, олицетворяли шаманов Анасази. Это выглядело, как описывала Этситти, «как большой бейсбольный судья, держащий розовую защиту груди». Лиафорн пересек дно каньона и взобрался на уступ с другой стороны. Он увидел то, что пришел найти.