Гудел самолёт — точнее, ярко-жёлтый биплан. Он с шумом нёсся прямо на «Весёлую пляску»! Ну, честно говоря, не совсем уж прямо — он крутился в воздухе, словно штопор, а мотор у него трещал, но самолёт решительно приближался.
Ворчуны бросились врассыпную. Миссис Ворчунья слетела со стула на пол палубы. Лучик отчаянно пытался отодвинуть свой стул от стола, но ножки застряли между досками в полу, поэтому стул — а вместе с ним и Лучик — в итоге завалился назад, на огромный моток толстой верёвки. Мими отчаянно пыталась стать совсем плоской и прилепиться к полу, чтобы уйти от удара и при этом не вляпаться в слоновью лепёшку. Ну а слон с большим интересом наблюдал за происходящим.
Тем временем мистер Ворчун заполз под перевёрнутый таз, на который Лучик поставил граммофон. Убежище было замечательное, хотя одни лишь дураки прячутся от пикирующих самолётов под тазами... Именно поэтому миссис Ворчунья тоже изо всех сил старалась под него залезть.
— Пусти, мистер! — закричала она, пытаясь поднять таз.
— Прочь отсюда, жена! — крикнул в ответ мистер Ворчун; его голосу вторило тихое эхо. Он вцепился в таз изо всех сил.
— Разве ты не должен меня защищать? — возмутилась миссис Ворчунья.
— У меня сегодня праздник! — сказал мистер Ворчун. — И я требую особого отношения!
— Сейчас я тебе устрою особое отношение! — угрожающе сообщила миссис Ворчунья.
Она выхватила из кастрюли с голубиным пюре и патокой большую деревянную ложку и начала лупить ею по тазу, наигрывая и напевая жутким голосом песню «С днём рожденья тебя, с днём рожденья тебя!». Таз ужасно громыхал. Сидеть под ним было всё равно что прятаться внутри большого колокола, в который изо всех сил звонят.
Мистер Ворчун заскулил и отбросил таз. И не успели бы вы воскликнуть: «Победа!», как миссис Ворчунья схватила таз и поспешно под него залезла. Последней она спрятала голову, словно черепаха в панцирь.
Едва она успела спрятаться в своём далеко не самом надёжном убежище, самолёт пролетел прямо над кораблём, задев фургончик (поражённый Роддерс Лэзенби в полном капитанском облачении наблюдал за всем этим из иллюминатора рулевой рубки), а потом послышался предсмертный хрип и кашель сломанного двигателя — и биплан рухнул в море.
Глава одиннадцатая
Спасение?
Вне зависимости от того, что задумал или не задумал Роддерс Лэзенби, невозможно поспорить с тем, что корабль он вёл замечательно (как и носил капитанскую фуражку). Уже через мгновение после случившегося он подвёл «Весёлую пляску» прямо к ярко-жёлтому биплану. Некоторые самолёты могут садиться на воду (подозреваю, что именно поэтому их и называют гидросамолётами), но этот был другим.
Двигатель замолчал, но из самого самолёта раздавались странные скрипы и стоны — они немного напоминали бурчание в животе и казались совсем нездоровыми. Правое крыло погнулось по центру, и теперь его кончик смотрел в небо, из-за чего самолёт напоминал странную жёлтую птицу со сломанным крылом.
Пилот сидел в открытой кабине. Он спокойно расстегнул ремни безопасности, которыми был пристёгнут крест-накрест, упёрся ладонями в жёлтый корпус самолёта, приподнялся на руках и высунул ноги из кабины. А потом снял с глаз огромные хромированные лётные очки.
Лучик, Ворчуны и Мими столпились у борта и осторожно выглянули за него. ОЗО, который вернулся было в трюм, чтобы полакомиться сыром в одиночестве, вышел посмотреть, что тут за шум. (Тем временем Пальчик уселся рядом с открытым прицепом, в котором стояли Топа с Хлопом.)
— Это же Молния Макгинти! — вскричал Лучик.
— Молния? — поражённо переспросила миссис Ворчунья. — Это Молния?
— Эй вы там, на борту! — крикнула Молния Макгинти.
Биплан вдруг задрожал, и по поверхности моря пошли большие пузыри.
— Шлюпку на воду! — крикнул мистер Ворчун.
— Можно сделать её из бананов! — крикнула миссис Ворчунья.
— Что за чушь? — возмутился мистер Ворчун.
— Чушь от слова «муж»! — парировала миссис Ворчунья.
— Да ты вообще в своём уме? — закричал мистер Ворчун.
— А ты что, в чужом? — закричала миссис Ворчунья.
Они бегали по палубе, словно муравьи, оставшиеся без командира.
— Не беспокойтесь! — крикнула Молния Макгинти. — Я не лучший пловец на свете, но держаться на воде умею.