Осознание пришло внезапно: он в самом деле существовал – терзаемый болью, но в тесном единении с твердью, которая удерживала на себе распростертое тело. Вспомнив, как пользоваться глазами, он совместил две оси зрения, так что обе картинки смешались, придав изображению объем. В щеку впечаталась прибрежная галька, обкатанный белый кварц, напоминавший формой мелкий картофель. Белизну оттеняли желтые пятна и темные вкрапления. Дальше белело что-то еще. Взгляд безучастно скользнул по обескровленным складкам ладони, посиневшим ногтям, сморщенным подушечкам пальцев. Линия руки под плащом, контур плеча. Повернувшись в неподвижной голове, глаза вновь обратились к гальке и принялись праздно разглядывать ее, словно ожидая от камней какого-то действия, не слишком, впрочем, интересного. Рука застыла, как мертвая.
Вода поднялась, тронула гальку, подождала и откатилась прочь под дробный перестук и шорох мелких камушков, омывая тело и шевеля босые ноги. Затем вернулась, и на этот раз, уходя, плеснула в раскрытый рот. Лицо не изменило выражения, но тело вдруг затряслось – все сразу, с ног до головы. Белая рука двигалась в такт, и потому казалось, что трясется галька. Твердые камни бередили щеку, причиняя ноющую боль.
В голове появлялись и пропадали новые картинки, но слишком мелкие и далекие, чтобы доставлять беспокойство. Женское тело, белоснежное и пышное. Фигура мальчика. Билетная касса. Корабельный мостик. Слова команды, выжженные неоновым светом на фоне неба. Высокий тощий мужчина, робко отступивший в темноту за верхней ступенькой трапа. Тело, подвешенное в воде, как стеклянный человечек в банке из-под джема. Выбирать не приходилось – только картинки и галька. Очередной камушек заполнялся новым сюжетом, становился окошком или замочной скважиной, позволяя заглянуть в другой мир, в иное измерение. Слова обретали видимые четкие формы, подобно оглушительному приказу. Они не дрожали и не таяли, оставаясь твердыми, как галька – там, в смутной тьме под надбровными дугами, между обжигающей болью сдавленной щеки и туманными очертаниями носа, по внутреннюю сторону невидящего взгляда.
Холод стал другим – он медленно полз по спине, пробираясь между плотными слоями одежды. Воздух обжигал, как медленный огонь. Ощущение едва успело возникнуть, когда вернувшаяся вода наполнила рот, и приступ удушья перебил ритм сотрясавшей тело дрожи.
Подтянуть ногу поближе. Теперь другую. Рука, маячившая перед глазами, тоже сдвинулась. Где-то сзади еще одна… послать ей сигнал… Пальцы были на месте, но не слушались, их одеревеневшие кончики еле шевелили невидимую гальку. Руки и ноги, подчиняясь команде из центра и подстегиваемые холодной дрожью, начали совершать плавательные движения. Дыхание стало чаще, сердце заколотилось. Бессвязные картинки исчезли, остались лишь камни, их шорох и стук в груди. В мозгу мелькнула полезная мысль – она не имела практической ценности, но позволяла вновь обрести частицу самого себя. Мысль удалось даже выразить в словах, хотя они прозвучали лишь по ту сторону зубов:
– Столько я весил бы на Юпитере.
В голове тут же прояснилось. Тело весит не больше, чем всегда, просто сил совсем не осталось. Здесь каменистый склон, надо на него заползти. Помятая щека отлепилась от гальки, колени уперлись в землю. Челюсти со скрипом сомкнулись. Двигаться и дышать – одновременно, чтобы грудь не цеплялась за камни…
Волны продолжали плескаться в ногах, но все дальше и дальше. Он полз медленно, то и дело останавливаясь, чтобы отдышаться и прийти в себя. Вода уже не доставала до ног.
Левая рука, та, что была не видна, коснулась чего-то твердого и неподатливого. Он с трудом перекатил голову и взглянул. Серовато-желтая стена, вся в выбоинах, покрытая комками красноватой слизи. В каждой ямке желтеют колпачки морских блюдечек, сверху нависают буро-зеленые плети водорослей.
Белое пятно галечного пляжа упиралось треугольником в сумрачную щель между сходящимися скалистыми стенами. Камень блестел от влаги, морская вода просачивалась сквозь бурые заросли и капала, собираясь в дрожащие лужицы.
Он стал разворачиваться, привалившись боком к скале и подтягивая ноги в толстых белых гетрах, далекие и неуклюжие, словно медвежьи лапы. Еще одна частица себя прежнего. Подсунув левую руку под щеку, он приподнял голову и, отталкиваясь ногами, стал втискиваться спиной в сырой темный угол. Потом запрокинул голову и обеими руками подтянул к груди колени – сначала одно, потом другое. Оказавшись наконец в сидячем положении, взглянул на гальку по ту сторону коленей. Усталое тело сгорбилось, челюсть снова опустилась.
Собственно, гальки было не так уж и много. Сторона треугольной площадки, уместившейся в тени расщелины, не превышала человеческого роста. Обкатанные камушки лежали вплотную друг к другу, белые и твердые.