Иероним Ясинский
Воробей
– Да я, знаете, жениться еду…
– Студент? Жениться? Безусый!.. Батенька! Куры смеяться будут!.. Сколько вам лет?
– Мне двадцать…
– Двадцать! Ха! Каков! А девица лет пятнадцати? Любопытство – обоюдное и неудержимое? А?
Студент покраснел и сердито нахмурил брови…
– Позвольте узнать, с кем я имею честь?
– Вот тебе на? Всю дорогу болтал, болтал! Всё о себе выболтал… и даже о том, что женится! Не пощадил нежнейшей струны своего сердца! Пил мой херес и ел мои бутерброды!.. И теперь вдруг – «позвольте узнать»… Но, впрочем, извольте: адвокат Несамов.
– Ах, господин Несамов!
– Знаком?
– Как же! То есть, Боже мой, я столько слыхал… И даже читал… в «Киевском вестнике»… Там ваша речь… Вы меня извините, господин Несамов… Я… У меня вспыльчивый характер. А моя фамилия – Воробей.
Молодой человек сконфуженно смотрел на розовое, полное лицо адвоката, обрамлённое рыжей бородкой. Адвокат посмеивался, сверкая перламутровыми белками выпуклых карих глаз, и полулежал в непринуждённой позе на пружинном с прямой спинкой диванчике вагона второго класса. Он был одет по последней моде того времени. На нём были клетчатые песочные брюки с яркими лампасами, облипавшие его жирные ноги, пиджак бутылочного цвета из дорогого толстого драпа, с длинными вытянутыми наподобие рогов, лацканами, голландское цветное бельё, золотая цепочка у часов, лакированные с тупыми носками ботинки и триковая шапочка без козырька, еле державшаяся на макушке. Нос у него был круглый, сизый, испорченные зубы. Адвокат курил сигаретку.
– А, так вы – вспыльчивый молодой Воробей! Новое признание. Пока мы доедем до вашей станции, я буду вас знать как свои пять пальцев! Кроме того, усматриваю, что вы с почтением относитесь к авторитетам… Рекомендация «Киевского вестника» спасла меня, может быть, от дуэли! Одобряю. Но вернёмся к прерванному… Смерть, люблю слушать описание амуров! Ну, любовь ужа-сная?..
Воробей напряжённо улыбнулся. И побуждаемый тем странным суетным чувством, которое иногда заставляет юных и неустановившихся людей говорить и делать пошлости, чтоб только вызвать предполагаемое одобрение других, он, под влиянием властительного взгляда блестящих чувственных глаз адвоката, проговорил в порыве позорной откровенности, от которой лицо его вдруг вспыхнуло:
– Беспредельная! Если б я не был честный человек… Я мог бы без брака…
– Э!
– Она меня так любит!! Так любит!.. Так… что…
– Эмм…
– Одним словом…
– Э?
Молодой человек произнёс несколько фраз шёпотом.
– Ххе-хе! Блондиночка?
– Да, просто дитя какое-то… Самых простых вещей… Наивность…
– Хе!
– И при этом, знаете, совершенная пушинка!
– Ххе-ххе-хе!
– Вот приданое только тово… Маловато. Пять тысяч! А то всё было бы хорошо, – заключил свою исповедь Воробей, проводя в испуге платком по лицу.
Он сам не мог постигнуть, зачем он прихвастнул насчёт пяти тысяч. Так, с языка сорвалось. Может быть, он хотел оправдать свою женитьбу?..
Адвокат посмеивался, глядя на него спокойным, меряющим, почти оскорбительным взглядом.
– Ну, ничего. Пять тысяч!! Ничего. Проживёте до окончания курса. Пушинка много не съесть… Так вот как! Женится счастливец! И даже с заранее обдуманным намерением! Заботится не об одном удовлетворении эфирных вожделений, но имеет ввиду и капитал!.. Вот подите ж… а двадцать лет!
Раздался свисток.
– Послушайте, мой благоразумный друг… Это уж не ваша ли станция?
Сердце Воробья забилось особенно сильно, главным образом потому, что представлялся естественный случай выйти, наконец, из заколдованного круга неловких положений, в какие он всё время ставил себя, беседуя с Несамовым. Но, чтобы хоть раз поддержать своё достоинство, он нашёл приличным сделать равнодушное лицо. Он отвечал уныло:
– Да… здесь сойду…
– Что ж это вы так внезапно заскучали? Ведь сейчас Пушинка… Чёрт побери, ведь в ваши годы… Или страх обуял? Боитесь обмана? Да вы будьте осторожнее. Перед венцом деньги потребуйте, а Пушинку в укромном месте допросите… без церемоний. Вы не понимаете, какое удовольствие беседовать с молоденькой барышней без церемоний!
Воробей кисло улыбался и смотрел в даль. Там, на бледно-золотистом горизонте, в тумане, медленно двигаясь вперёд, синела полоска леса; ближе бежало назад зелёное бархатное поле, а ещё ближе мчались один за другим телеграфные столбы. Вагон дрожал, и слышался стук рычагов паровоза.
– Знает ли Пушинка, что её ожидает сегодня? – продолжал Несамов, не спуская с молодого человека блестящих глаз. – И чувствует ли она приближение этого юного черноокого злодея?