И нужно признаться, хоть я и получил полную поддержку правящей семьи в осуществлении великого плана, ледок все-таки под ногами был тоненький. Да чего уж там! Прямо скажем: паршивый лед под ногами был, не надежный. Романовы стремились к мировому признанию и славе. К доминированию на мировой дипломатической арене. А я — напротив. Хотел достатка жителям своей Отчизны. Чтоб крестьянские дети могли кушать досыта, и имели возможность учиться грамоте. Чтоб их матери по праздникам надевали шелка и бархат. Чтоб соха окончательно оправилась в музей, а на полях властвовали трактора со стальным плугом.
А ведь и нужно-то для этого совсем не много. Не утопического счастья всем, даром, а Кодекс мудрых простых законов и возможность зарабатывать. И не для тонюсенькой прослойки общественных паразитов, а для всех и каждого. Государство должно было стать для людей, а не люди для государства, как это у нас испокон веков повелось.
Соответственно, и огромные деньги, которые должны были прямо-таки Ниагарой извергнуться в экономику России с поставок воюющим державам, я намерен был инвестировать в… скажем так: свое видение развития страны. И были у меня вполне обоснованные опасения, что кое-кому это может не понравиться.
Нет, страха не было. Уверенность была, что именно теперь я, наконец-таки, понял, осознал свое предназначение. То, ради чего чудесным образом был переселен в новое тело, получил возможность прожить вторую жизнь. Да даже хотя бы и полжизни, но любить и быть любимым, иметь детей и сделать что-то стоящее для Родины.
Двадцать первого апреля чрезвычайный и полномочный посланник Германской Империи, барон фон Радовиц на аудиенции у кайзера Вильгельма, доложил о полном успехе своей миссии в Петербурге. Днем ранее, еще в воскресенье, состоялся приватный разговор барона с князем Бисмарком, в результате которого глава правительства признал мои требования приемлемыми и не особенно обременительными. А также тот факт, что без вмешательства графа Лерхе, положительное решение вопроса было бы в большой опасности. Правительство и генеральный штаб нашего западного соседа пребывали в предвкушении очередной скорой и блестящей победы. О том, что скромное требование первого министра Российской Империи обернется колоссальными расходами для германской казны, никто и помыслить не мог.
Двадцать второго Французский МИД получил официальную ноту, в которой Германия высказывала неудовлетворенность французскими действиями, называя их угрожающими. Причиной, конечно же, называлась затеянная герцогом Маджентским, бывшим главнокамандующий Версальской армией, а ныне — президентом Франции, военная реформа. Пехотные полки галлов переходили от трех батальонного состава на полноценный — четырех, что обычно делалось только во время войны. Кроме того, в стране ощущался явный дефицит качественного железа. Принятые в конце прошлого года на вооружение новейшие казнозарядные пушки «съедали» запасы стали с отличным аппетитом. Так что некоторые основания для опасений у Берлина все-таки имелись. Во всяком случае, уже в среду, двадцать третьего, Империя объявила о начале частичной мобилизации. Гром еще не грянул, но все понимали, что Европа стоит на пороге большой войны.
Все мои усилия в начале мая были направлены на организацию последнего, перед летними «каникулами» заседания совета министров. Однако, и за событиями в мире и особенно в столице, не забывал присматривать. Потому прекрасно знал о спорых сборах малого регентского двора к посещению в первой декаде мая Берлина. Отъезд был назначен на седьмое, но после был перенесен на шестнадцатое. Дело в том, что туманным вечером седьмого мая германский почтово-пассажирский пароход «Schiller», на всем ходу, выскочил на подводные камни островов Силли, что примерно в сорока милях на юго-запад от южного мыса Корнуолла, и практически разваливается на части. Сообщалось, что в катастрофе погибло более двухсот пассажиров.
На следующий уже день газеты передали подробности этого страшного кораблекрушения.
«Построенный в семьдесят третьем в Глазго для немецких владельцев океанский лайнер, был одним из крупнейших судов своего времени, — писала газета „Norddeutsche Allgemeine Zeitung“. — И как нельзя лучше подходил для торговых операций через Атлантический океан. Основным маршрутом корабля была линия Нью-Йорк — Гамбург и кроме двухсот пятидесяти четыре пассажиров и сто восемнадцать членов экипажа, в его трюмах находилось масса коммерческих грузов и триста тысяч двадцати долларовых серебряных монет в специальном сейфе».
«Капитану Томасу пришлось замедлить ход из-за плохой видимости в густом морском тумане, когда он вошел в Ла-Манш, — добавляла подробностей „Hamburger Nachrichten“. — По его вычислениям, его корабль находился в районе островов Силли, и, таким образом, в пределах досягаемости маяка Бишоп-Рок, который должен был предоставить информацию о положении судна. Чтобы облегчить поиск островов и окружающих их рифов, на палубу доставили добровольцев из числа пассажиров, чтобы попытаться увидеть свет маяка. Эти наблюдатели, к сожалению, не смогли увидеть луч, который они ожидали по правому борту, тогда как на самом деле его было хорошо видно слева. Это означало, что „Шиллер“ плыл прямо между островами, направляясь точно к коварным уступам Ретарьера».