Если коротко: Мария Федоровна должна была выступить некой противоположностью мне. Гм… Пожалуй, все-таки коротко объяснить не получится! В общем, так. Наша с бароном фон Радовицем демонстративная стачка привела к тому, что в глазах света, я стал главой неофициальной прогерманской партии. С одной стороны, это дозволяло мне, чуть ли не открыто, снабжать германскую армию необходимыми той припасами, но с другой — вводило запрет на какие-либо сношения с противоположной стороной. Я имею в виду французов, конечно.
Нужен был буфер. Вельможа, известный своим негативным отношением к Германии, и достаточно весомый, чтоб на равных общаться с послом галлов в Санкт-Петербурге, генералом Ле Фло. Я уже хотел было, даже не смотря на нашу взаимную, так сказать, нелюбовь, напроситься на встречу с князем Юсуповым — первым франкоманом России. Но тут Наденька предложила иной вариант.
Пусть вдовствующая императрица и не предпринимала каких-либо шагов для противодействия усилиям германской дипломатии, но ей, как датчанке, сам Бог велел недолюбливать немцев. Ну, и враг моего врага — мой друг!? Не так ли? Никого не удивит, если Дагмар примется энергично способствовать победе Франции в грядущей войне.
Хотел бы я посмотреть, как она бы стала это делать без меня. Без наших с Наденькой заводов! Так что, не в ее положении было торговаться, или выдвигать какие-либо дополнительные условия. Довольно было с нее и небольшого процента от сделок, и славы наиглавнейшей добродетельницы обиженных и оскорбленных галлов.
А вот генерал Ле Фло оказался крепким орешком. По мне, так чрезмерно гордым и не практичным. Разве таким должен быть настоящий дипломат? Как он с этаким-то подходом к международным отношениям умудрился год назад с нами генеральный торговый договор подписать?!
— Признаться, когда ее императорское величество вызвала меня для обсуждения военных поставок с неким высокопоставленным господином, я меньше всего ожидал встретить здесь именно вас, граф, — выплюнул французский посланник, стоило мне войти в кабинет Марии Федоровны.
— Это всего лишь означает, что вы, генерал, никудышный предсказатель, — хмыкнул я. — Между тем, нам действительно есть что обсуждать.
— И что же это может быть? — вздернул козлиную бородку вояка. — Хотите сбыть залежалый товар моей несчастной родине?
Я уже говорил, что ныне для аристократа занятие коммерческой деятельностью, мягко говоря, не особенно престижно? Да, я владел парой десятков фабрик и заводов, дюжиной концессий на разработку месторождений, и сдавал в аренду более двухсот тысяч десятин пахотной земли. Но все это делали как бы мои директора и управляющие. Открытое участие в «купеческой» стезе могло свести на нет мой и без того не особенно великий авторитет в глазах столичного света. Честно сказать: плевать мне на мнение света с высокой колокольни, но, едрешкин корень! Это не повод позволять какому-то французишке меня в это лицом тыкать.
— Вроде того, — поджал губы я. — Тут вы правы, товар действительно лежалый. На моих заводах скопилось довольно стали, чтоб снабдить не одну европейскую армию прекрасными пушками. Однако мне стало известно, будто бы затеянное вашим герцогом перевооружение, столкнулось с острой нехваткой этого товара…
— У кого-то на столе суп жидкий, — неожиданно включилась в разговор хозяйка кабинета. — У кого-то в ларце — жемчуг мелкий.
На французском поговорка потеряла свой… гм… шарм. Но смысл императрице все-таки удалось передать достаточно точно.
— Это означает, что…
— Я уже слышал это русское высказывание, — грубо, и от этого как-то беспомощно, перебил Ле Фло мать юного русского императора. — И имею представление о том, что оно значит. Однако мне хотелось бы понять, как может человек, разрушивший складывавшиеся было договоренности о русской поддержке миролюбивой политики Франции, теперь обсуждать поставку стали. И куда?! В страну, которую он не далее как на прошлой неделе поставил на порог войны!
И тут я засмеялся. Дагмар не особенно поняла причину моего веселья, но с готовностью меня поддержала, скромно прикрывая рот кружевным платочком.
— О, простите, генерал, — утирая слезы с совершенно сухих глаз, с трудом переводя дыхание, выговорил я. — У вас тонкий юмор. Прежде я считал, что так шутить могут только обитатели Британских островов. Или нет? Вы не шутили? Вы всерьез полагаете, будто бы один человек, прежде не известный в мире большой политики, может вот так, двумя фразами, походя, решить судьбу мира?