— Превосходно, — скривился я. — Однако же признайтесь, это вы внушили князю мысль о необходимости избавиться от русской Америки?
— Что с того? — пожал плечами Штиглиц. — Не верьте досужим сплетням, Герман Густавович. Я, знаете ли, рожден был в России, и, как и прочие подданные императора, забочусь по мере сил о преуспевании Отчизны.
— Вот как? — даже слегка растерялся я. — Чем же владение Аляской может навредить Отчизне?
— Ах, причем тут Аляска, — отмахнулся серебряной с позолотой ложкой хозяин дома. — Она не более чем товар, за который дается изрядная цена. Надеюсь, вы успели ознакомиться с финансовым положением империи? Сколько ныне составляет государственный долг? Сто миллионов?
— Девяносто два.
— Девяносто два, — повторил за мной Штиглиц. — Сократили на восемь миллионов за полгода. Похвально. А вот братья Ротшильды готовы были списать шестьдесят, коли сделка со Стюартом и правительством САСШ состоялась бы. Вот так-то!
— Изрядно. А эти маневры с акциями РАК…
— Пффф, — хрюкнул носом Александр Людвигович. — Господи Всемогущий! Да это же сущая мелочь. Маленький презент великому князю…
— И кость собакам, коли стали бы искать виноватого, — тихо добавил я.
— И это тоже, — и не подумал оправдываться богатейший человек в империи. — Я лично не получил бы с этой операции и гнутого пфеннига.
— О да, — понимающе улыбнулся я. — Вы всего лишь все это организовали.
— Все верно, — отчего-то совершенно серьезно выговорил Штиглиц. — Поймите же, наконец! Продать Аляску должен был этот проходимец Стёкль. Протолкнуть сделку и получить личную выгоду — великий князь Константин. А я, я должен был остаться в истории человеком, сбросившим с России ярмо непосильного внешнего долга!
После обеда я в доме Штиглица не задержался. Хотя нам, безусловно нашлось бы о чем поговорить помимо махинаций с Аляской. И отставной глава Госбанка и я были приверженцами строительства везде, где только можно, транспортной инфраструктуры и промышленности, и готовы были вкладывать в это деньги. Вот только одно но! Никаких дел с этим господином, тщательнейшим образом просчитывавшим свой след в Истории, я иметь не желал. Противно было. Слишком уж сильно различались наши с ним представления о патриотизме.
«Разведданными» удалось поделиться с императором уже спустя пару дней. Сначала изложил в общих чертах, а после поделился и штиглицивским видением ситуации. Это я о том, что какой бы проект решения аляскинской проблемы я не предложил, все будет не хорошо. Куда ни кинь — везде клин. Или обвинят в распродаже Родины, или накрепко рассорят с князем Константином. На этом сделал особый акцент. В конце концов, я человек молодого царя, пока еще не особенно крепко сидящего на троне. Обиды старших членов императорской семьи на меня, воспримутся в обществе, как признаки охлаждения отношений Николая с дядьями. Что в тот момент было никому не нужно.
— Хорошо, — сказал Никса. Он всегда так говорил, когда не знал что сказать. Еще это означало, что информация будет тщательно обдумана, и принято решение. Зачастую, несколько… гм… ассиметричное. А иногда и вовсе неожиданное. — Тем не менее, Герман Густавович, представьте ваш прожект решения как можно скорее. Довольно будет и общих тезисов, без проработки нюансов. Дело выходит… более политическим, чем мне прежде представлялось. Учтите и это, а не одни лишь выгоды в финансовом плане.
— Будет исполнено, Ваше императорское величество, — поклонился я. — К завтрашнему докладу все будет готово.
— Да-да, — чуть улыбнулся Николай. — Завтра, это будет вполне вовремя.
Ого! Видно проблема действительно пятки припекала, раз дело дошло до «завтра». Обычным-то образом у нас все месяцами, а то и годами прожекты рассматривались. Бесчисленные комиссии создавались, на которых слов говорилось больше чем на каком-нибудь съезде КПСС. И все ради решения какого-нибудь пустяка, вроде сооружения очередного памятника Петру Великому в Воронеже.
Сколько в крови русских императоров осталось русской крови? Капля? Не думаю, что больше. Педантичность, аккуратность, способность обходиться малым и запредельная работоспособность — качества, вне всяких сомнений, встречающиеся и в русских людях. Но не из поколения в поколение. Не двести же лет подряд в одной семье! А, начиная с Петра, среди Романовых ленивцев, да или хотя бы и просто избегающих заниматься государственными делами, не встречалось.