На десерт, если правильно помню, ели какую-то белую массу, в меню названную мороженным. Пломбиром, если бы точным. Никогда не интересовался, каким именно образом производили этот сорт замороженного лакомства в счастливую пору моего детства во времена СССР. Но есть у меня сомнения, что в советский ГОСТ попало бы кушанье, в которое одновременно входили бы молоко, сливки, яйца, сахар и сливочное масло, как в то нечто, поданное нам под именем «Меттерних».
Как бы то ни было, после сливочно-молочного десерта наступила пора коньяка и кофе. А значит, и время поговорить о делах.
- Я пригласил тебя, чтоб попросить о, в некотором роде, возвращении на службу, - согревая пузатый бокал с коньяком в ладони, начал я. – Государю и Отечеству ты уже изрядно сослужил. Теперь пора подумать о себе. Ну, и о друзьях, конечно.
- Фуу-х, - как-то даже преувеличенно радостно выдохнул Асташев и засмеялся. - Слава Богу, этот миг все-таки настал. Я уже начал беспокоиться, что ты никогда обо мне не вспомнишь.
- Не было задачи, тебя достойной, - пожал я плечами. – Теперь же наступила пора, когда весь твой ум, находчивость и связи в свете могли бы послужить общему делу.
- Общему? – заинтересованно вскинулся Веня.
- В первую очередь, конечно, финансово-промышленному дому Лерхе, - честно признал я. – Но это ведь твой батюшка, Иван Дмитриевич, пусть земля ему станет пухом, первым пустил в свет побасенку, будто бы всякий, находящийся подле Лерхе, быстро становится изрядно богаче.
- Это не он придумал, - вздыбил усы в улыбке отставной гусар. – Так неоднократно изволил выражаться великий князь Константин. Отец лишь не уставал это повторять в нужных местах и нужным людям. В качестве первого свидетеля, так сказать.
- Вот как? Буду знать. Однако же, ныне я зову тебя именно что на службу. Компаньоны мы с тобой уже и без того. И вполне естественным будет, если ты, узнав некоторые подробности по роду службы, изъявишь желание вложить свободные средства и в иные мои предприятия и прожекты.
- Уже интересно. Однако же, Герман! Мы знакомы много лет, чтоб у тебя была нужда завлекать меня в неизведанные дали, словно какую-то институтку в трактир. Сказать по правде, так после моего домашнего безделья, я уже готов и с Сидоровым корабли в Обскую Губу перегонять. Так что, признайся уже: в качестве кого я тебе надобен.
- В качестве управляющего центрального, столичного отделения наших с Надеждой Ивановной предприятий. И нашего с тобой Сибирского банка в том числе.
- Ооо! – округлил глаза Веня. – У меня нет слов, дружище! Неужто у меня появится возможность прикоснуться к делам таинственного и невероятного Лерхе?!
- Да, определенно появится, - засмеялся я. – Однако, ты даже не представляешь, какой трагедией для тебя это может обернуться!
- Герман, ты меня пугаешь!
- Оу! Мне удалось нагнать страхов на бравого гусарского полковника? А я лишь хотел сказать, что тебе нельзя будет обсуждать с кем-либо вне определенного круга, наши дела...
- Фух, - озабоченно блеснул глазами Асташев. – Это и взаправду станет трагедией...
И тут же засмеялся, разглядев во мне тревогу:
- Не беспокойся за это, мой друг. Хранить секреты – это первое чему научил меня отец. «Золото любит тишину» - не уставал говаривать он. Все-таки сведения о золотоносных участках иных и до смертоубийства доводили.
- И то верно, - расслабился я. – Все время, глядя на блестящего столичного жителя, забываю, что родом ты совсем из иных мест. Тем лучше. Тем лучше... Некоторые известия о наших будущих делах могут показаться тебе несколько...
- Только не говори – бесчестными. Отказываюсь верить, что первый советник Великого Императора Николая, может вести мошеннические дела.
- Нет-нет. Я всего лишь хотел сказать – предосудительными. Но о чем именно идет речь, я смогу сказать только после того, как ты дашь согласие на службу в моей компании.
- Пф-ф. Ответ очевиден, дружище! Конечно же, я согласен. Отказаться от шанса наполнить свою жизнь чем-то действительно важным? Чем-то, что может стать куда большим, чем служба в армии? Нет уж, увольте! Теперь, чтоб от меня избавиться, тебе придется меня убить.
- Отлично сказано, друг. Я запомню!
- Можешь даже записать. Я подпишусь. Коли того станешь с меня требовать, так и кровью. Только не томи. У меня все дрожит внутри от предвкушения. Расскажи, хотя бы нескольких словах, о направлениях дел, коими мне нужно будет заниматься.
- Ну, не всем, что войдет в столичное отделение, тебе придется заниматься лично. Я бы хотел, чтоб некоторыми из них заведовали специальные verwalter. Или, если будет угодно, назовем их Le gérant.
- А. Приказчики. Понял-понял.
- Пусть будут приказчики... Называй их как тебе удобно. Им ты передашь то, что уже налажено, что работает словно бы уже само по себе, не требуя неусыпного контроля и вмешательства. Иным же делам, тем, что только будут начаты, так же назначишь приказчиков, но следить за их работой станешь строго.
- Как ведается, - кивнул сын золотодобытчика.
- Кроме того, поскольку направления дел будут обширны и разнообразны, тебя станут консультировать знающие люди. Не стесняйся спрашивать, но и не углубляйся в суть. Твое дело организовать работы так, чтоб предприятие приносило прибыль и не высасывало последние соки из рабочего люда.
- Знаю-знаю, - отмахнулся Асташев. – Бывал в твоих рабочих поселках. Такого и в Европах не сыскать. Сказывают, люди в очередях стоят, чтоб к тебе на работу поступить.
- Приятно слышать, - искренне признался я. В прошлом году одно из поселений, образованное подле нового железоделательного завода, посетили братья Нобели. Комендант докладывал, что шведы выпытывали всяческие мелочи, удивляясь притом сущей обыденности, будто бы величайшему чуду. Мы с Наденькой не препятствовали таким вот экскурсиям. Вдруг, да до иных российских промышленников дойдет, что организованный быт рабочих прямо влияет на качество и производительность работ. Ну и создает некий ареал исключительности. Элитности, если хотите.
- Что же касаемо направлений... Я вот подготовил краткий список...
Эти несколько строк на листе бумаги уже сами по себе были коммерческой тайной. И попади они на глаза какому-нибудь бойкому газетному писаке, мне могло стать очень и очень худо. Вплоть до полного мною оставления государственной службы. Нужно ли объяснять, что ждал какой-либо реакции от скользящего взглядом по листу Асташева я с некоторым трепетом.
- Но это же... – прежде шумно выдохнув, выдал, наконец, сын золотопромышленника. – Это вот... Однако! Не ожидал! Признаться, и помыслить не мог, что ты, Герман Густавович, этакое-то вот...
- Тебя что-то смущает, мой друг? – с деланным безразличием в голосе, поинтересовался я.
- Смущает?! – вскричал Вениамин. – Смущает? Бог мой! Да я... Да мы...
Отставной гусар дрожащей рукой, проливая непокорную водку на сверкающую белизной скатерть, набулькал рюмку и тут же махнул ее в рот. А после, совершенно без паузы, и еще одну. И уставился на меня, даже не закусив ничем из расставленного на столе изобилия, словно удав на бандерлога.
- Обещай мне, Герман. Нет! Клянись! Честью своей клянись! Что после, когда все это... – Асташев кончиками пальцев постучал по растекающейся в водке чернильной кляксе, - откроется, то мое имя будет всюду рядом с твоим. Что для Истории, мы с тобой, ты и я, станем теми, кто совершил это. Кто отомстил. Кто вернул вековые долги этим... Кто заставил этих... заплатить!
- Гм... – пришлось прочистить горло, прежде чем я сумел хоть что-нибудь выговорить. – Признаться, в таком аспекте я этот, наш с тобой, план не рассматривал. Но, по сути, ты прав! В некотором роде, это действительно воздаяние. Месть тем, кто вытягивал из Отечества последние соки, пользуясь бедственным нашим положением...
- Именно! Именно что, Герман! Соки! Из Отечества! – почти уже кричал Веня, привлекая внимание прочей обедающей у Палкина публики. – Господь свидетель, Герман! Ты гений! Этак-то вот... просто. Хитро! Хитро и просто. И резко, как саблей...