В дверях появляется Л ю б о в ь М и х а й л о в н а, ее не замечают.
Найдете, не беспокойтесь, бабушку Фаину вам каждый укажет…
Л ю б о в ь М и х а й л о в н а (Бочкову). И ты поедешь?
Б о ч к о в (нервно вздрогнув). А что? (Теряется, но тут же находит выход.) Надо же конец этому положить! Разве можно терпеть такое?
Д у н я ш а. Так вот вы зачем?
Б о ч к о в. А что же ты думала? По головке гладить будем? Народ, понимаешь, пятилетку строит, в области газ открыли, а они за своими рябинами укрылись и назад нас тянут, в темноту! Вон всех! Вон!
Д у н я ш а. Копали под нее! Писали! А что вышло? Цветет Фаинушка, как райский цвет! Духи небесные ее охраняют!
Б о ч к о в. Вон!
Л ю б о в ь М и х а й л о в н а (Дуняше). И дернуло вас за язык…
Д у н я ш а. Так-то вы за мою доброту? Эх вы! (Уходит.)
Л ю б о в ь М и х а й л о в н а (Бочкову). Не езди, Ванюша…
Б о ч к о в (довольный, что провел Дуняшу). Вот это здравствуйте! Наоборот…
Л ю б о в ь М и х а й л о в н а. Мало тебе твоих выговоров? Исключат ведь, если узнают… Я говорила — ведьма! Околдовала тебя…
Б о ч к о в. Кого? Меня? Да я сам кого хочешь околдую! Ну-ка, давай тащи шляпу мою старую, платок, плащ, Костины бутсы старые…
Л ю б о в ь М и х а й л о в н а. Зачем?
Б о ч к о в. Надо, давай. Не бойся, мать, и не в таких переделках бывали! Давай, давай!
Л ю б о в ь М и х а й л о в н а. Все-таки отправишься?
Б о ч к о в. Неси скорей.
Любовь Михайловна открывает дверь.
Там — сидящая на корточках, опираясь на половую щетку, прильнувшая к замочной скважине Д у н я ш а.
Л ю б о в ь М и х а й л о в н а. Опять? Что вам надо здесь?
Д у н я ш а. Да вот… Подметала тут, ну, и… (Хватает щетку, начинает мести пол, поднимая страшную пыль.)
Б о ч к о в. Зря стараешься!
Д у н я ш а. Опять не в шерсть! Видно, ничем на вас не угодишь! (Бросает щетку на пол, уходит, про себя.) Поедет или не поедет?
Л ю б о в ь М и х а й л о в н а. Подслушивала! Ну, ведьма… И зачем такую держать?
Б о ч к о в. А ты попробуй на нашу музейную зарплату найди. Кроме ведьмы, никто, пожалуй, не выдержит. Давай неси.
Любовь Михайловна уходит. Оставшись один, Бочков начинает преображать себя. Из смежной комнаты голос Кости и гитара:
Научили парня! Нет, сынок, с такими песнями далеко не уйдешь! (Невольно делает несколько движений в такт Костиной песне, но тут же спохватывается.) Батьку слушай, батьку! (Запевает.)
Л ю б о в ь М и х а й л о в н а приносит старую одежду и обувь. Бочков быстро переодевается, продолжая:
(Кладет вату на щеку, завязывает платком, так, что скрывается почти все лицо.) Хорош? (На глаза ему попадается бредень, берет его.) Теперь уж ни один черт не узнает. Рыбак — и все!
Л ю б о в ь М и х а й л о в н а. А с музеем как? Неужели на Дуняшу оставишь?
Б о ч к о в. Я же быстро. Заскочу — и назад. Да и кому он сейчас нужен, твой музей? Весь сейчас упор на современность! Газ, к примеру, взять, слыхала? Главный двигатель жизни! Кран открыл — и пошел!
Л ю б о в ь М и х а й л о в н а. И что тебе этот газ дался?
Б о ч к о в. Увидишь. Самое важное в жизни — в точку попасть! Эпоха требует, понятно? А ты все: блондинка, брюнетка… (Хочет скрыться.)
Л ю б о в ь М и х а й л о в н а. Другим ходом, Ваня, через сад… чтоб не видели…
Б о ч к о в. Ладно! Бегу! (Скрывается.)
Л ю б о в ь М и х а й л о в н а (одна, после паузы). Может, и правда указ такой есть… (Затягивает на животе платье, со вздохом.) Теперь что ни день, то новости… Эпоха требует…
Вбегает М и л а, бросается на шею к матери.
М и л а. Мамочка! Юра уехал! В район!
Л ю б о в ь М и х а й л о в н а. Так ведь, верно, за делом, доченька.
М и л а. Вырвал командировку от газеты. Критический ему материал, видишь, понадобился! Ах, зачем папа все это натворил! Юра был такой хороший, добрый… А теперь… Теперь все пятна ищет!