К о ш е л ь. После меня.
Н е р о в н я. Петро, слышишь? (Оглядывается.) Где он? Тошнит меня от такого бахвальства!
К о ш е л ь. А тошнит, так не езди.
Н е р о в н я. И не поеду! (Бежит к дверям.)
К о ш е л ь. Обожди, порох! (Идет за ним.) Что ты, мальчик?
Н е р о в н я. Не поеду! (Скрывается.)
В хату входят К а т я и П е т р о.
П е т р о (оглядывается). А где Семен Иванович? (Кате.) Видишь, как обещал. С первым снегом. (Берет ее за руку.)
К а т я (смотрит на него). Чудно́ как-то… В сваты приехал… В старое время нам с тобой пожениться — слез пролить речку. (Засмеялась.) А вдруг я возьму и покажу тебе от ворот поворот?
П е т р о. Катя!
К а т я. Пошутила я, глупый. (Обнимает его.) Нет ничего на свете, что бы могло помешать нашей любви, нашей свадьбе.
П е т р о. Истинное слово — так! (Целует.)
Шум в сенях. В двери влетают Н е р о в н я и К о ш е л ь, кричат.
Н е р о в н я. Пойми то, что я нервный!
К о ш е л ь. А у меня в желудке катар! (Увидел молодежь.) Что такое?
К а т я. А с вами что?
Н е р о в н я (поперхнулся, сел на лавку). Это мы тут с другом… за музыку и мировую литературу толковали…
К а т я. А мы… (фыркает) про телят.
П а л а г а (входит). Пожалуйте чай пить.
Пауза.
Н е р о в н я (подымается). Можно начинать. Все в сборе?
П а л а г а. Дед лежит еще на той половине. Только он дюже слабый. «Внучку, говорит, выдам замуж, и помирать пора».
Неровня вдруг страшно кашляет.
К о ш е л ь. Чего ты?
Н е р о в н я (подмигивает Петру). Жаль дедушку… (Подходит к столу.) Так вот, товарищи и братья, какого рода дело. Пятнадцать лет минуло тому времечку, когда мы с закадычным своим корешом Кошелем Ильей и с товарищем Буденным Семеном Михайловичем под знаменем нашей кровной партии топтали белую гниду почем зря. Никогда мы не забудем, что мы с Ильей есть славные бойцы Первой Конной армии. Твердо чувствуешь, Илья?
К о ш е л ь. Твердо чувствую, Сёма.
Н е р о в н я. Не щадили мы жизни ни днем, ни ночью. И что тогда земля выдержала — это прямо удивительно. И бабы наши, и детки дробненькие такое испытали, что хватит до смерти вспоминать. И жен наших, и невест враги насиловали, и мы, бывало, — время жестокое — рвали под скорую руку женское сердце на куски. Правильные слова говорю, Илья?
К о ш е л ь. Правильные слова говоришь, Сёма.
Н е р о в н я (вытирает слезы). Я слез не стыжусь. Я за свои слезы заплатил. (Пауза. Потом с новой силой.) За что же мы, товарищи, дрались, что добыли в жестоком бою? За что Петин папашка Филипп Федосыч в местечке Смела закопан навсегда? За что Катин папашка Михайло Пантелеевич зверски зарублен шашками в Белокалитвенской? За что у меня семнадцать шрамов на всех моих боевых частях?
К о ш е л ь (вполголоса). Пятнадцать, Сёма.
Н е р о в н я. Семнадцать, не считая царапин.
К о ш е л ь. Пятнадцать. Считай: первых два под Царицыном…
Н е р о в н я. Ну два. Левую ляжку провертели и ухо сковеркали.
К о ш е л ь. Под Касторной четыре сабельных и два рикошета.
Н е р о в н я. Да что считать — семнадцать!
К о ш е л ь. Пятнадцать, Сёма.
Н е р о в н я. А я говорю официально: семнадцать! Экая ты язва, Илья. С малых лет такой — упрется, как вол на пароме. Жалко тебе, что ли?
Петро и Катя скрываются.
К о ш е л ь. Я за правду стою. Пятнадцать!
Н е р о в н я, Семнадцать! Сейчас докажу! (Скидывает с себя пиджак, хочет скинуть сапоги, вдруг оглядывается.) А где ж они?
П а л а г а. Кто?
Н е р о в н я. Дочка ваша и мой Петя?
П е т р о (выходит с Катей из другой комнаты). Мы здесь. (Вполголоса.) Семен Иваныч, ты к делу ближе.
Н е р о в н я. Ладно, ладно. Барышня, дайте вашу ручку.
К а т я. Нате.
Н е р о в н я. И вы, молодой человек, дайте вашу ручку.
Петро дает.
(Неровня держит их за руки; к Палаге.) Ну, как это?.. У вас товар, у нас купец… Нет! Отставить! (Набирая воздуху.) Уважаемая гражданка Пелагея Герасимовна Ермакова! Я, председатель колхоза «Червоная слободка», член партии ВКП(б), бывший конный боец и ордена Красного Знамени кавалер, облеченный доверием партии и колхозной массы, прошу руки вашей дочери Кати…