Благодарю вас, князь Гэндзи.
Хидё вышел из хижины, так и не оправившись от потрясения. Он присоединился к прочим самураям, ожидавшим, пока князь Гэндзи освободится. Хидё был необычно тих; он не улыбался, не перешучивался с товарищами… Как внезапно и как бесповоротно изменилась его жизнь за этот час!
Верен до самой смерти.
Больше всего на свете Хидё боялся предпринять в какой-нибудь сложной ситуации неверный шаг и предать своего господина — не из трусости, а по глупости. Теперь этот страх покинул его. Князь Гэндзи, провидящий будущее, сказал, что этого не случится. Он, Хидё, будет верен князю до самой смерти. И молодой самурай почувствовал, что стал сильнее и спокойнее.
Что ты пробыл там так долго? — спросил у него Симода. — Чего они хотели?
Не мне об этом говорить, — ответил Хидё и снова погрузился в свои мысли.
Он уже понял, кто станет его первым помощником. Симода, конечно, всего лишь приличный фехтовальщик, а в рукопашном бою и вовсе мало чего стоит, но зато он лучше всех в клане стреляет из лука, мушкета или пистолета, как стоя, так и на скаку. А кроме того — что не менее важно, — Симода — человек чести. Если он даст слово, то сдержит его, даже ценою жизни.
Симода уселся на место, искренне удивленный скрытностью, которую вдруг проявил Хидё, и его неожиданно серьезным видом. Что же такого произошло в хижине? Его беззаботного друга словно подменили.
Ну, так что там? — поинтересовался подсевший к Симоде Таро. Он потер макушку, успевшую покрыться коротким ежиком волос. Макушка чесалась. Подобно прочим временным монахам, Таро перестал брить голову, как только узнал, что князя Гэндзи вызвали в монастырь. Это был долгожданный сигнал, возвещающий о возвращении прежней жизни. Бывшие монахи уже успели переодеться в воинскую одежду, и у каждого из-за пояса вновь выглядывали рукояти двух мечей. Отличались они от прочих самураев лишь отсутствием волос на голове. Это отличие здорово их смущало — и будет смущать еще сильнее, когда они вернутся в Эдо. Сложная прическа самурая — важная часть его облика. Но тут уж ничего не поделаешь. Иногда приходится терпеть нестерпимое. Таро снова почесал голову. — Что тебе сказал Хидё?
— Ничего! — раздраженно отозвался Симода.
Таро опешил.
А я думал, мы — друзья… Если он что-то тебе рассказал, ты должен рассказать об этом и мне.
— А я и рассказываю! — огрызнулся Симода. — Ничего он не рассказал.
— Что, вправду?
Таро посмотрел через плечо Симоды. И увидел самурая, недвижного, словно каменное изваяние Будды: спина прямая, глаза полуприкрыты, на лице написан покой и готовность мгновенно перейти к действиям. Таро моргнул и посмотрел еще раз — и лишь тогда поверил, что это и вправду Хидё.
Гэндзи улыбнулся Сигеру.
Ты не собираешься спросить меня?
Спросить о чем?
Об очевидном.
Ну, хорошо, — отозвался Сигеру. — Почему ты сказал Хидё то, что сказал?
Потому, что это правда.
Дядя и племянник дружно расхохотались.
Потом Сигеру вновь сделался серьезен.
Мне думается, ты совершил ошибку. Хидё — легкомысленный бездельник. Все его сверстники давно уже заняли более серьезные посты. Один лишь он пребывает среди юнцов, которые на десять лет младше его. Более того — его назначение оскорбит Сохаку. Сохаку был главой телохранителей моего отца, и он, несомненно, надеется, что ты назначишь его на ту же должность.
Твои слова мудры, дядя, — сказал Гэндзи, — и это само по себе может показаться непостижимым. Ведь всего лишь какой-нибудь час назад ты был наг, измазан с ног до головы собственными экскрементами, и корчил рожи не хуже ученой обезьяны. Все будут думать: а как вообще могло произойти такое превращение и можно ли на него полагаться? Что бы ты мне посоветовал?
Сигеру покраснел и уставился в пол.
Ну, ладно. С этим мы можем разобраться попозже. А пока мне хотелось бы поделиться с тобой кое-какими своими мыслями по этому поводу. Возможно, ты сочтешь их здравыми. Ты, конечно, прав насчет Хидё — в том, что касается его прошлых поступков. И, несомненно, в подобной ситуации многие не выдержали бы груза внезапно свалившейся ответственности и сломались. Но я верю, что с Хидё все будет ровно наоборот.
Сигеру вопросительно взглянул на племянника.
Веришь? Не знаешь, а веришь?
А откуда мне это знать?
В нашей семье в каждом поколении обязательно рождается человек, унаследовавший проклятие предвидения. В предыдущем это был мой отец, в моем — я. В твоем это должен был быть ты. Больше некому.
Теперь больше некому, — сказал Гэндзи. — Недавно на эту роль было еще три кандидата. Мои двоюродные сестры и брат — твои дети. Возможно, это был кто-то из них.
Сигеру постарался не думать о том моменте, когда он в последний раз видел своих детей. Он покачал головой.
Нет, их эта участь миновала. Они не видели ничего, кроме реальности и обычных детских снов.
— Мой отец был пьяницей и курильщиком опиума, — сказал Гэндзи. — Он с легкостью мог зачать какого-нибудь незаконного потомка, и никто об этом даже не узнал бы.
И снова Сигеру покачал головой.
Спиртное и опиум в тех количествах, какие употреблял мой брат, убивают желания плоти. Даже то, что он сумел зачать тебя, уже достойно удивления. — Сигеру улыбнулся, но глаза его были печальны. — Что толку в отрицании? Ты ведь и сам все знаешь.
Ты уверен, что больше некому было это унаследовать? — поинтересовался Гэндзи. — Ведь дед был весьма любвеобилен, разве не так? Вдруг у тебя есть братья или сестры, о которых ты даже не подозреваешь? А у них — собственные дети?
Да, правда, отец был любвеобилен. Но он при этом был еще и очень осторожен. Он не допустил бы, чтоб это проклятие вышло за пределы семьи.
Ты говоришь «проклятие». Обычно это считают даром.
— А ты сам как считаешь?
Гэндзи вздохнул и оперся на подлокотник.
Эта способность не принесла деду счастья. Ее отсутствие довело отца до самоуничтожения. А ты… достаточно вспомнить, что она сделала с тобой. Да, ты прав. Это не дар. Но я надеялся, что эту ношу предстоит нести кому-то другому. И до сих пор надеюсь.
Ничего не понимаю, — признался Сигеру. — Если ты обладаешь этой способностью, то должен это понимать. Это просто невозможно не понять. Как же ты можешь надеяться увильнуть?
Дедушка сказал, что я обладаю предвидением, — ответил Гэндзи. — Никаких иных доказательств у меня нет.
У тебя не было видений?
Я надеюсь, что не было, — сказал Гэндзи.
Они шли по дремучему лесу, раскинувшемуся за замком, и собирали грибы сиитакэ. И тут дедушка сообщил Гэндзи, что тот наделен предвидением.
Я не хочу, — сказал Гэндзи. — Отдай его кому-нибудь другому.
Дедушка попытался взглянуть на внука со строгостью, но получилось плохо. Гэндзи видел, что в глазах старика заплясали веселые огоньки.
Ты говоришь, словно несмышленый ребенок, — укорил Гэндзи дедушка. — Это не имеет никакого отношения к желанию и нежеланию.
Я все равно не хочу, — уперся на своем Гэндзи. — Если его не может взять папа, отдай его дяде Сигеру.
Оно не мое, чтоб давать его или забирать, — сказал дедушка. — А даже если б…
Гэндзи подождал. Но дедушка так и не докончил фразу. Но глаза его перестали весело блестеть.
Сигеру и так обладает этой способностью. И ты ее обретешь. В свой черед.
Но если она уже есть у дяди, зачем она мне? Я думал, она может быть только у кого-то одного.
У одного в каждом поколении, — сказал дедушка. — Я — в моем, Сигеру — в своем, а ты — в твоем.
Гэндзи сел на траву и расплакался.
За что, дедушка? Что такого ужасного сделали наши предки?
Дедушка сел рядом и обнял внука за плечи. Гэндзи удивился. Старый князь редко позволял себе столь открытые проявления чувств.
В этом повинен один наш предок, — сказал дедушка. — Но карма его легла на всех. Это Хиронобу.
Гэндзи мазнул рукавом по лицу, стирая слезы. Надушенный рукав пах мускусом.
Хиронобу — наш родоначальник. Он основал княжество Акаока, когда ему было шесть лет. Мне исполнится шесть завтра.