Осакскому соглашению двести пятьдестя лет!
И тем не менее, — возразил Сэйки, низко поклонившись, — оно по-прежнему действует.
Судя по выражению лица Каваками, ему в голову пришла какая-то удачная мысль.
Насколько я помню, на время войны действие этого соглашения приостанавливается.
Совершенно верно. Но мы не находимся в состоянии войны.
За спиной у Каваками обрушился горящий дом, и конь, испугавшись, поднялся на дыбы. Каваками потребовалось несколько секунд, чтоб вновь обуздать жеребца.
Если это не война, то как же тогда выглядит война? — поинтересовался Каваками.
В соглашении указывается, что война должна быть официально объявлена, — сказал Сэйки. — Сёгун объявлял кому-нибудь войну?
Каваками нахмурился.
Нет, не объявлял.
Он развернул коня и ускакал, оставив Мукаи разбираться. Тот приказал самураям вложить мечи в ножны и увел их.
Дипломатичен, как всегда, — сказал Сигеру, пряча оружие.
Благодарю вас, — сказал Сэйки, хотя и знал, что в устах Сигеру это не похвала. — Кажется, господин Сигеру, вы снова пришли в себя. Очень, очень своевременно.
Господин, — сказал Хидё, — Старк тайком носит при себе огнестрельное оружие.
Да, я знаю, — отозвался Гэндзи. — Можешь не беспокоиться. Он для меня не опасен.
Господин, вы уверены?
Да.
Хидё расслабился. Раз дело касается предвидения, то оно выходит за пределы его должностных обязанностей.
Гэндзи улыбнулся. Как это удобно — иметь в качестве командира телохранителей человека, чьи мысли так легко читать, словно они и вправду написаны у него на лице.
С Ханако все в порядке? — поинтересовался он.
Не знаю, господин.
Ты что, не нашел ее?
Я ее не искал.
Почему же?
Я обязан обеспечить вашу безопасность. Я не могу отвлекаться ради личных дел.
Хидё, речь идет о твоей невесте, будущей матери твоего сына и наследника, твоей подруге жизни.
Да, господин.
Ну так иди и разыщи ее. В твое отсутствие меня будет охранять Симода. Я верно говорю, Симода?
Да, господин.
Хидё низко поклонился.
Я скоро вернусь, господин.
Ты вернешься завтра утром, — сказал Гэндзи, — после завтрака. И еще. Не кланяйся больше так низко. Как глава телохранителей, ты не должен ничего упускать из виду, даже на мгновение.
Слушаю и повинуюсь, господин.
Отлично. Желаю тебе поскорее отыскать невесту.
Хэйко подождала, пока Хидё уйдет, а Симода отступит на некоторое расстояние. Они сидели на подушках, в большом шатре, установленном у единственной уцелевшей стены. Дул легкий ветерок, и нес с собою запах моря.
Как вы изменились за столь краткое время, — сказала Хэйко. Она потрогала фляжку с сакэ. Убедившись, что напиток имеет нужную температуру, Хэйко наполнила чашку Гэндзи.
О чем это ты?
Всего неделю назад вы были всего лишь номинальным главой клана. Ничтожеством, которое едва терпят собственные вассалы. Теперь вы — на самом деле их господин. Чрезвычайно примечательное преображение.
Критические моменты меняют людей, — сказал Гэндзи, наполняя, в свою очередь, чашку Хэйко. — Если им везет, то в такие моменты они узнают, чего стоят на самом деле.
Хэйко отвернулась. Открытый взгляд Гэндзи вызвал смятение в ее душе. Как же это было трудно — любить его! И насколько же труднее это стало теперь, когда он ответил любовью на любовь… О, если бы они были крестьянами, или торговцами, или рыбаками — они могли бы без оглядки отдаться своим чувствам, не думая о тайном подтексте и возможных последствиях!
Вас сейчас переполняют чувства, порожденные необычностью происходящего, — сказала Хэйко. — Я забуду все, что вы мне сегодня говорили.
Ты никогда об этом не забудешь, — возразил Гэндзи. — И я тоже. Мои чувства вызваны не необычностью момента. Они принадлежат тебе, Хэйко. Тебе одной.
Вы вовсе не должны расточать мне любезности, — сказала Хэйко. По щекам ее текли слезы, но на губах ее играла нежная улыбка, и дыхание ее оставалось ровным. — Я люблю вас. Я полюбила вас в тот самый миг, когда впервые увидела. Я буду любить вас до последнего вздоха. А вы вовсе не обязаны любить меня.
Гэндзи улыбнулся; при виде этой беззаботной улыбки сердце Хэйко таяло.
Я понимаю, если я буду любить тебя столь же страстно, это может показаться надоедливо симметричным. Возможно, со временем я научусь любить тебя меньше. Это тебя устроит?
Рассмеявшись, Хэйко упала в объятия князя.
С моим-то очарованием? Боюсь, вы обречены со временем полюбить меня еще сильнее!
Так ты уверена в себе?
Нет, Гэн-тян, — отозвалась Хэйко. — Я ни в чем не уверена. Любовь — слабость женщины, а не ее сила. Какой бы прекрасной ни была женщина, час ее расцвета краток. Я не жду, что вы будете любить меня вечно. Но пожалуйста, если только можете, будьте добры ко мне. Пожалуйста!
Гэндзи захотелось запустить руку в широкий рукав кимоно Хэйки и поласкать ее. Но день выдался морозным, и руки у него были холодными. Гэндзи решил, что ей это вряд ли будет приятно, и отказался от своего намерения. Но в тот же миг Хэйки придвинулась к нему, и каким-то непостижимым образом ее руки оказались у него под одеждой, а руки Гэндзи — под одеждой у нее. Гэндзи ощутил тепло ее тела, и одновременно с этим — обжигающий холод от прикосновения ее пальцев. Тепло и холод слились воедино. «Ну и кто же здесь на самом деле читает мысли?» — подумал Гэндзи.
Как я могу не быть добрым? Стоит мне увидеть тебя, или даже просто подумать о тебе, и вся жестокость этого мира исчезает, и мое сердце, и само мое существо делается добрым и нежным.
Нет, не все ваше существо.
Ну хорошо, не все.
Им даже в голову не пришло раздеться. Даже если б они находились в покоях Гэндзи, они и то бы на это не решились — во всяком случае, во время дневного свидания. Слишком уж сложно им было бы потом одеваться — особенно Хэйко.
Ее кимоно фасона «омэси» было пошито из шелка. Под ним было надето теплое зимнее хаори. Кимоно перехватывал широкий вышитый пояс оби, завязанный узлом «фукура судзумэ»; из-под верхнего его края выглядывал пояс оби-агэ.
Существовало триста различных способов завязывать оби, и Хэйко каждый день тратила немалое время, размышляя, что же ей выбрать на сегодня. Она выбрала узел «фукура судзумэ» — «сливовый воробей», — потому что предположила, что Гэндзи вернется именно сегодня, и ей захотелось отметить этот день тонким намеком на тотем клана. Получилось так, что Хэйко верно угадала день возвращения князя. Но если б она ошиблась, она не стала бы снова завязывать узел «фукура судзумэ». Это было бы признаком дурного вкуса. Пришлось бы просто признать, что она упустила хорошую возможность, и смириться с этим фактом.
Шнурок оби-дзимэ удерживал оби в должном положении. Между кимоно и оби был надет корсет оби-ита, чтоб кимоно вдоль линии оби не шло морщинами. Под узел пояса подкладывалась специальная подушечка, макура, дабы он сохранял форму. Переднюю часть оби украшала брошь оби-домё; к ней пристегивался специальный шнур, чуть тоньше шнура оби-дзимэ.
Под кимоно, оби, макура, оби-агэ, оби-дзимэ и оби-домэ у Хэйко было надето длинное нижнее кимоно, нагадзюбан, тоже шелковое. Шнурки, пришитые к концам воротника, проходили сквозь петли воротника тикара нуно и завязывались, так, чтоб образовать у задней части шеи отверстие подобающего размера. Нагадзюбан подпоясывалось нижним поясом, датэ-маки.
Под нагадзюбан надевалась нижняя рубашка хададзюбан и нижняя юбка сусоёкэ. Под ними располагались специальные мягкие прокладки, накладывавшиеся на ключицы, живот и талию. Поскольку кимоно кроилось по прямой линии, эти прокладки требовались, чтоб придать телу нужную форму — дабы одеяние ложилось красиво и естественно. Обычно Хэйко носила также специальную ленту, стягивающую грудь и скрывающую ее очертания. Но сегодня утром девушка не стала ее надевать, поскольку ожидала возвращения Гэндзи.
Хотя ни Гэндзи, ни Хэйко раздеваться не стали, в их одеяниях было достаточно отверстий, чтоб доставить друг другу наслаждение. На самом деле, как тепло и холод — единое целое, так и состояние наготы сливается с состоянием одетого человека.