И вы уедете?
Нет, — признал Старк. — Не уеду. Я приехал в Японию с определенной целью. И не уеду, пока не выполню ее.
Тогда вы должны меня понять, поскольку я испытываю те же самые чувства.
Старк покачал головой. Ну как ей это объяснить? Он не знал. И сказал первое, что пришло в голову:
Думаю, я умру здесь.
Я готова поступить точно так же.
«Нет, — хотел сказать ей Старк, — не так. Вы пришли, чтоб нести слово Божье. Я пришел, чтоб отнять жизнь у человека».
На последнем привале Старк достал и приколол к куртке блестящую оловянную звездочку с вычеканенными в центре словами «Аризонский рейнджер». В седельной сумке у него лежал подписанный губернатором патент и десять золотых монет, которые губернатор назвал вознаграждением добровольца. Старк не понимал, с чего вдруг губернатору вздумалось платить ему авансом, но спорить он не стал. Он просто забрал деньги вместе со звездочкой и патентом и сказал «спасибо». Возможно, у штата было даже больше проблем с апачами, бандитами и всяческими нарушителями спокойствия, чем он слыхал — а слыхал он немало. Возможно, кстати, что большую часть этих проблем он же и создал.
Старк решил надеть звездочку прямо сейчас, потому что иногда — особенно когда выдавалась такая славная погодка — Бекки с Луизой выбирались поиграть на лужайке, а Старку хотелось, чтоб они сразу же увидели звездочку. Когда он собирался в дорогу, у девочек только и разговоров было о том, что их приемный папа станет рейнджером. Конечно, аризонские рейнджеры не так знамениты, как техасские, но все равно, рейнджер есть рейнджер.
Девочкам нужно общество сверстников и нужна школа, а в Тусконе есть и то, и другое. Им было хорошо на этом ранчо — ему, Мэри Энн и девочкам. Да чего там хорошо — замечательно! Хороший был год. Ну, ничего. В Аризоне будет еще лучше.
Старк сам не знал, что заставило его остановиться на середине холма. Так, царапнуло что-то. Он извлек из тюка карабин и прислушался. Тишина. Ничего не слышно. Ничего! Стадо у них было маленькое — не то, что потоки скота, текущие по просторам Далласа или Хьюстона. Но все равно его можно было услышать с довольно значительного расстояния — негромкое бурчание, которое издают множество животов, не обремененных мозгами. Старк знал, что эта тишина может означать лишь одно: скот угнали. А потому он не удивился, когда поднялся на гребень холма и не увидел своего стада.
Но он не увидел не только стада — и кровь отхлынула от его лица. Он не увидел ничего, кроме пыли, кустов и качающихся под ветром деревьев. А из хижины не доносилось ни звука.
Старк пришпорил коня и галопом поскакал вниз по склону. Его переполняло пугающее ощущение пустоты. С середины склона он увидел у ограды раздувшиеся трупы двух своих псов. Стервятники их не тронули. Тому могло быть лишь одно объяснение: где-то поблизости у стервятников нашлась более привлекательная добыча.
Старк соскочил с коня, перебросил карабин в левую руку, а правой извлек из кобуры револьвер. Прежде, чем двинуться к дому, он долго стоял на месте и слушал, держа оружие наизготовку. Он знал: против того, с чем ему предстоит встретиться, оружие бесполезно. Но Старк просто не мог вести себя иначе.
До хижины оставалось еще с дюжину шагов, когда ветер изменился, и до Старка донеслось зловоние. Сознание Старка было сейчас полностью сосредоточено на одном: держать оружие и целиться в надлежащую сторону. Он почти не заметил спазма, скрутившего внутренности, и горечи, заполнившей рот; он даже почти не заметил, что ноги у него начали подгибаться.
Мэри Энн!
Старк подумал, что тут есть кто-то еще, и этот кто-то и позвал Мэри Энн — и лишь потом узнал собственный голос.
Он подошел к двери, перешагнул через порог и не понял, что предстало его глазам. Они живы. Они должны быть живы — ведь они шевелятся; ну, или одеяла, которыми они укрыты. Должно быть, Мэри Энн купила эти одеяла у торговцев-мексиканцев уже после его отъезда. Одеяла были украшены геометрическим узором — такие узоры любят в Мексике. Но зачем в теплый весенний день столько одеял? Может, они простудились?
Даже услышав этот звук, Старк понял, что именно слышит, лишь тогда, когда едва не стало слишком поздно. Впоследствии этот звук долго мерещился ему, такой же отчетливый, как и в первый раз, и всякий раз Старк жалел, что не умер там, среди гремучих змей. Он никогда не видел столько змей сразу и никогда не слышал такого потрескивания — как будто мертвые гремели костями. Змеи приползли на пир и так обожрались разложившейся плотью, что уже не могли свиться в кольцо.
Они могли сжечь хижину. Большинство бандитов так бы и поступило. Но они ее не сожгли, и на то могла быть всего одна причина. Они хотели, чтобы он, Старк, это увидел. Но этого не случилось — спасибо змеям. Старку пришлось самому домыслить, что же случилось с Мэри Энн и девочками — единственными людьми, которых он любил в своей жизни.
Старк медленно попятился. Возбудившись от грохота собственных трещоток, змеи принялись драться друг с дружкой. Старк запер дверь и разбил окна. Сперва он поджег крышу. Когда крыша рухнула, Старк швырнул факел в тюки сена, которые он навалил под стены. Весь остаток дня и всю ночь он бродил вокруг пожарища с лопатой в руках, готовый разрубить надвое любую змею, какая только попадется ему на глаза. Но ни одной из них не удалось выбраться из огня.
К следующему утру на месте хижины осталась лишь груда камней и обуглившихся бревен.
И в этой груде ничего не шевелилось.
Старк сел на коня и отправился в Эль Пасо — за Этаном Крузом.
Эмилия видела, как Мэттью спрятал револьвер под грудой Библий. Револьвер был большой — в точности как тот, который был при нем, когда Старк впервые перешагнул порог миссии Истинного слова. Судя по всему, это был тот же самый револьвер, хотя Старк и сказал тогда, что выбросил его в море. Но Эмилия промолчала. Не ей судить Старка. О таких вещах должен был заботиться Зефания, но он умер. А у нее сейчас осталась лишь одна забота: она должна остаться в Японии. Любой ценой.
А кроме того, — сказал Мэттью, — я не знаю, чем могу помочь. Я не обладаю никакой властью.
Эмилия поняла, что придется сказать обо всем напрямик. И она сказала.
Одинокая женщина, у которой ни мужа, ни семьи, не может оставаться в чужой стране. Я могу остаться здесь лишь в том случае, если вы станете моей семьей.
Стать вашей семьей?
Да. Моим женихом.
Эмилия думала, что ее предложение порясет Мэттью. Что ж, если он и поразился, то никак этого не выказал.
Сестра Эмилия, а вам не рано думать об этом?
Эмилия почувствовала, что краснеет.
Нам нужно лишь сказать об этом. Жениться вовсе не обязательно.
Мэттью улыбнулся.
Вы предлагаете мне солгать нашим гостеприимным хозяевам?
Эмилия вскинула голову.
Да.
Теперь он спросит ее: «Почему?» И что она ему ответит? Правду? Ответит, что из-за своей проклятой красоты она не может вернуться в родную страну? Что здесь ее считают редкостной уродиной, и потому она никогда, никогда не покинет Японию? Нет. Если сказать так, Мэттью сочтет ее самой тщеславной женщиной на свете. Или самой безумной. Вера. Надо сказать ему, что вера велит ей пойти на маленькую ложь, чтоб обрести возможность нести великую правду, правду о вечном спасении именем Христовым. Да, это богохульство — но сейчас ей все равно. Она не вернется в Америку. Ни за что. Даже если Мэттью не захочет ей помочь, она все равно что-нибудь придумает и останется здесь.
Это покажется им странным, — сказал Мэттью. — Только что вы плакали о Зефании — и вдруг собираетесь замуж за меня. Хотя, может и ничего. Мы кажемся им странными — такими же странными, как они нам. Так что они поверят любому объяснению.
Теперь уже Эмилия была потрясена.
Так вы согласны?
Да. — Старк извлек из-под Библий свой револьвер и посмотрел Эмилии в глаза. Она не отвела взгляда. — Но, боюсь, мне тоже недолго осталось ходить по земле. Вскорости вы действительно окажетесь совсем одни в этой чужой, опасной стране. Вы к этому готовы?