Здесь сегодня день особый – праздник окончания лета.
Не ходи туда, не надо, иль хотя бы не спеши!
Говорят, хозяин здешний был когда-то человеком.
Верно, врут – у этой твари сроду не было души.
Кровь стекает незаметно, по рукам – брусничным соком,
По косе – багряной лентой, алой ниткой на платок.
Слева – ряска и трясина, справа – дягиль и осока,
У хозяина болота голос ласков – нрав жесток.
Ева пела вкрадчиво, будто делилась тайной… Так рассказывают в темноте страшные сказки об упырях, водяных, кикиморах… Ее взгляд скользил от одного слушателя к другому, проникая в самое нутро, наполняя его жутким трепетом… И нереальным было оторваться от нее хотя бы на мгновение.
Здесь живут лесные тролли, неприкаянные души,
Порождения Самайна, обитатели трясин.
Кровь стекает незаметно, руки стали непослушны.
Хочешь знать, что будет дальше? Не боишься – так спроси.
Кровь стекает незаметно, по рукам – брусничным соком,
По косе – багряной лентой, алой ниткой на платок.
Слева – ряска и трясина, справа – дягиль и осока,
У хозяина болота голос ласков – нрав жесток.
И случилось же влюбиться в господина мёртвой топи!
С ним не сладишь добрым словом, не удержишь на цепи,
Не приворожишь на травах – есть один лишь верный способ…
Кровь стекает по ладоням – где ты, милый? хочешь пить?
Кровь стекает незаметно, по рукам – брусничным соком,
По косе – багряной лентой, алой ниткой на платок.
Слева – ряска и трясина, справа – дягиль и осока,
У хозяина болота голос ласков – нрав жесток.
(Сны Саламандры «У хозяина болота» - прим. автора)
Ева замолчала и вместе с ней повисла мертвая тишина, лишь назойливо звенели комары над ухом. Она улыбалась ровно до тех пор, пока не встретилась с суровым взглядом моего отца.
- НИХЕРАССЕ! – воскликнул Макс.
- Танечка! – выскочила на крыльцо всполошившаяся Римма Семеновна со слезами в усталых печальных глазах.
Глава 16.
- Танечка моя поет! Доченька моя! – женщина, казалось, находилась в бреду.
Танечка ее умерла много лет назад, именно к ней мы и собирались на могилку во вторник. Видимо в преддверии годовщины смерти, у женщины совсем сдали нервы.
- Римма Семеновна, - утешал ее отец, обнимая за плечи, - Это не Танечка, это Женева пела. Вы обознались.
- Но как же! Голос! Я узнала ее голос! Это Танечкин голос! – твердила старушка, по щекам которой градом катились крупные слезы.
Да уж, пожалуй, такого никто не ожидал.
Ева опечаленно вскочила с места, торопливо отдала Максу гитару и подбежала к отчаявшейся женщине.
- Простите меня, Римма Семеновна! Я не хотела Вас расстраивать! Я больше не буду. Простите.
- Это правда ты пела?
- Да…
- Ты совсем не похожа на мою Танечку. Таня была высокая, статная… такая красивая… Фигура – загляденье! Кровь с молоком! Коса черная, жгучая, глаза голубые ясные… Совсем на тебя не похожа… У тебя в чем только душа держится?! …
Не зная, что ответить, Ева лишь пожала плечами.
- А спой еще раз… Пожалуйста. Точно ты пела? – женщина никак не могла поверить.
Смахнув слезу, глядя в глаза старой печальной женщины, Ева вновь затянула припев, правда уже более мягко.
Кровь стекает незаметно, по рукам – брусничным соком,
По косе – багряной лентой, алой ниткой на платок.
Слева – ряска и трясина, справа – дягиль и осока,
У хозяина болота голос ласков – нрав жесток.
- Совсем, как у Танечки моей голос… Ну надо же… Она у меня знаешь, какая была… Так пела, так пела…
- Ну все, все, Римма Семеновна, - похлопывал по ее плечу отец, - Вам пора отдыхать, пойдемте, я вам накапаю валерьянки. Вам беречь себя нужно.
Папа повел Семеновну в дом, Макс, все еще находящийся под впечатлением от выступления Женевы, тараторил что-то, постоянно задевая струны на инструменте. Я же слушал его вполуха, заинтересованно разглядывая, как о чем-то тихо переговариваются Иван Гордеевич и Ева. И от меня не ускользнул ни его покровительственный взгляд, ни ее полный какой-то надежды.
Однако, ни единого слова разобрать не удалось. Они даже губами практически не шевелили. Их диалог длился меньше двадцати секунд, и завершился тем, что старый генерал аккуратно сжал девичье предплечье, словно в знак поддержки.