– Уже с дюжину дней назад… Его Величество расщедрился – отдохнуть от службы милорду Кайлу позволил. Но тут-то какой отдых, через день во дворец дёргают. Вот они и решили подальше уехать…
– Дальше Лэрианора, пожалуй, некуда, – растерянно кивает Ворон, – хорошо хоть не в Герсвальд.
– А ты здоров ли? Или случилось что? – старушка пристально вглядывается. – Исхудал совсем, почернел, глаза вон провалились! Что ж тебя жена совсем не кормит?
– Нет у меня больше жены, эрра Гасул, – он опускает глаза и устало добавляет, – убили.
И перед глазами снова вспыхивает неотступно преследующее видение: залитый кровью стол в кухне и бездыханное тело Вириян.
***
Исступленный детский крик оглушает. Эл подхватывается, не зажигая свечей, бросается к ней, сгребает с постели, качает, успокаивает, шепчет что-то. Ручонки Граю тянутся к нему. Цепляется, дрожит. Полный ужаса и горя плач стихает постепенно.
Первый раз она так проснулась ещё в ту первую ночь после пожара, во время их долгого разговора с Орлехом в трактире. Тогда Эл ещё не знал, что кошмары будут повторяться каждую ночь. И он сам будет вынужден забыть про отдых, потому что придётся охранять покой дочери, отгонять жуткие сны, спасать в своих надёжных объятиях.
И вот… Он перестаёт гасить масляную лампу на ночь. Теперь, останавливаясь на ночлег, он всякий раз несёт свой дозор, ждёт её кошмарного пробуждения, чтобы утешить, успокоить.
И лишь потом, когда она засыпает снова, Эл может позволить себе немного вздремнуть, будучи всё время начеку.
Остаётся надеяться, что однажды всё забудется, и его дочь снова будет спокойно спать по ночам, а днём улыбаться солнцу. Но пока жизнь похожа на бесконечную пытку.
А самые страшные истязания – это собственные мысли и непосильно тяжёлое, удушающее чувство вины.
Не смог спасти, не смог уберечь! Обещал быть рядом, и…
Сначала Давмира сгубил, теперь вот и Вириян. Ведь если бы она не связалась с Элом, никто бы её не тронул.
Паутина мыслей расползается, оплетает душу прочной ядовитой сетью.
Кто и за что? Кто мог поквитаться так? У Эливерта, ясно-понятно, были враги, и жизнь его никогда не была безукоризненной. Отомстить могли. Но так безжалостно и страшно… За что?
***
Потом ещё была Риланн.
Эл заехал в Берфель по дороге в Лэрианор. Не собирался, как-то само так вышло.
Услыхав, что Настия в Вольном лесу, решил, что это к лучшему. Он давно уже хотел свозить Граю на свою бывшую «родину». Вот теперь сама судьба зовет туда, под зелёный полог вековых деревьев.
Этот лес уже спасал Ворона. Сейчас на него вся надежда. И… на неё, конечно.
Сломалось что-то внутри. И если кто и сможет починить, только Рыжая – протянет руку, как было в его давнишних снах, обнимет и скажет: «Я с тобой», и воскреснет душа Ворона из пепла.
И вот по дороге решил переночевать в Берфеле. Не подумал, что Риланн примчится, и с ней тоже придётся объясняться. А сил на это совсем не осталось…
Он не хотел её обижать, не заслужила она холода и грубости, но, кажется, именно это и сделал невольно. Злился на себя за то, что таскался сюда. Пусть Вириян и не просила верности, но за эти измены теперь тоже было мучительно стыдно. И сейчас симпатичное личико любовницы вызывало лишь раздражение и отвращение, но она-то про это не знала.
Стоило Граю уснуть, и Риланн тут как тут. Постучалась, с поцелуями полезла, к себе поманила.
А Ворону от ласк её и пыла стало тошно. Надо было сразу сказать всё, в лоб, с порога. Но произносить вслух, что Вириян умерла, было невыносимо, слова на языке застревали, и горло стискивало, словно кто-то невидимый душил.
И он сначала просто попытался отправить домой свою бывшую подружку… Да, бывшую – Эл уже понимал, что больше сюда не вернётся. Но Риланн прилипла как репей и уходить не желала.
Потом он всё-таки сказал.
Она едва не заплакала, сочувствие было искренним, да только проявлялось странно. Риланн ещё жарче обниматься полезла.
При этом шептала горько:
– Бедный мой, бедный! Пойдём со мной! Слышишь? Тебе это сейчас надо! Ты же будто каменный, будто неживой… Всё мне расскажешь, поплачешься! Я тебя утешу, милый мой. Хоть на часок про беду свою забудешь…
А Эл оттолкнул её почти с силой, раздражённо бросил:
– Риланн, перестань! Я не могу так! Неужели не ясно? Уходи! Пожалуйста… Не до тебя мне сейчас. Прости!
– Я же хотела как лучше…
– Знаю, – всё-таки сделал ей больно, сам того не желая. – Ты прости меня! Не обижайся, хорошо? Уходи!
И она ушла. А он остался ждать очередного жуткого пробуждения Граю.