От такого пристального внимания Насте вдруг стало неловко, она отвернулась к окну.
– Пожалуй, пойду… – тихо сказала она. – Поздно уже…
– Не уходи! – он поймал её запястье, вынуждая сесть обратно. – Ещё не поздно!
Настя вскинула на него глаза, ждала, не пытаясь освободить руку.
– Никогда не поздно, – шепнул он тихо, но твёрдо.
И добавил с мольбой:
– Останься!
– Остаться? – недоверчиво переспросила она, и горько бросила, отворачиваясь: – На ночь?
– Нет.
Он сжал её ладонь, и Настя снова повернулась, глядя выжидающе, чуть хмурясь.
– Нет, не на ночь, – покачал головой Ворон. – Навсегда.
Он мог поклясться, что в её изумительных глазах блеснули слёзы.
– Навсегда… – эхом повторила Дэини.
И прижалась к нему, обнимая за шею, едва он потянулся к ней навстречу, опалила жаркими губами, так что голова закружилась от её нежных ласк.
Он проснулся раньше, чем успел насладиться этим волшебным мгновением, отчаянно цеплялся за тающий сон – так не хотелось возвращаться в реальность, где всё иначе, но всё равно пробудился.
Долго лежал, глядя в закопчённый потолок, и мысленно перебирал, как драгоценные камни, обрывки этого сладкого бреда. В голове плыло от выпитого накануне, сердце ныло, вспомнив о своей потере.
– Я должен её увидеть! – вдруг произнёс он в утренней тишине то, о чём уже думал вчера, но яд сомнений и горечь потери были слишком сильны, чтобы решиться.
Легче сегодня не стало. Пожалуй, после этого странного сна, в котором всё было как в его мечтах, стало только хуже.
Но он отчётливо понял, что должен поехать туда, в столицу. Да, по дороге обязательно навестить Граю, но потом… Найти Настю, посмотреть ей в глаза и убедиться, что всё это правда. Понять, что она действительно любит Кайла, что Кайл любит её, что она счастлива с этим полукровкой, что она в безопасности, что она не жалеет ни о чём.
И Эл ей не нужен больше.
Увидеть ответы в её глазах. А если будет нужно, даже спросить у неё самой. Только так, а не иначе…
Нельзя верить слухам и сплетням. Даже если их принёс тебе твой друг, тот, кому доверяешь.
Даже если всё предельно ясно – твоя девочка живёт с другим: целует его, спит с ним, любит его.
Да, случилось именно то, чего ты боялся, атаман.
Но даже если весь мир вокруг будет кричать в уши: «Она не твоя, она тебя предала, ты ей не нужен!», он поверит только её глазам, только глазам.
Одна капля смертельного яда безразличия в изумрудных омутах способна сделать то, что даже Лидонскому ущелью не удалось. Но пока Ворон не готов сложить крылья!
5 В мечтах и мыслях
Она была самой красивой.
Эл остановился вдалеке, бросив лошадь у коновязи, смотрел, любовался и не мог сделать ни шагу.
Чем ближе к Сальвару, тем сильнее билось в груди сердце, волнение охватывало.
И, въехав в ворота городка, он не сразу направился к домику известной швеи – сперва заглянул на рынок, купил подарочки, чтобы не с пустыми руками явиться.
Всё время тянул, сам над собой посмеивался – чего разволновался так? Предчувствие скорой встречи нечто такое в душе пробуждало, что даже чёрные, стылые мысли о Насте отступали прочь.
В конце концов, подъехал к дому Вириян, спешился и тут приметил стайку детворы, занятую в сторонке какими-то детскими забавами.
Двое растрёпанных пацанят и четыре девчушки… Самые обычные. Издали, так и вовсе, все на одно лицо. И лишь она была другой, выделялась среди них необъяснимо.
Ворон сразу её узнал. Хотя сейчас она мало походила но того пугливого маленького птенца, что он подобрал в Берфеле.
Нарядное голубое платьице, новые туфельки, аккуратные тёмные косы. Красавица!
Но даже не это отличало Граю от её подружек. Держалась теперь иначе: спокойно, уверенно, статно. Вот что значит, ребёнок в любви растёт и заботе.
Граю что-то там друзьям разъясняла, указывала… И слушали все, даже пацанята, в рот заглядывали. Явно в этой ребячьей стайке она заводила. Ну, вся в него, да и только!
Эл хотел окликнуть, но язык вдруг подчиняться перестал, горло сдавило. Стоял, смотрел, как истукан, и даже позвать был не в силах. Улыбался. Глупо, гордо и счастливо.
«Моя – самая красивая!»
Мысль эта по сердцу царапнула, напугала даже.
«Моя?»
Эл задумчиво поглядел на девочку и сам себе ответил:
«А разве нет?»
Она стала «своей» с того самого хмурого утра в Берфеле, когда в его похмельную голову пришла мысль забрать Воробышка с собой. Наир тогда говорил, что он спятил. А Эл уже понимал, что иначе поступить не сможет. Потому что Вифрийский Ворон никогда не бросал «своих», а она была именно «своей».