— Полагаю, есть только один способ узнать это, — говорит он.
Он разворачивает меня, и прижимает рукой мои лопатки так, что я расплющиваюсь на стойке. Он держит меня за горло, задирает платье на бедрах и ножом избавляет меня от стрингов. Прежде чем я понимаю, что он делает, он засовывает материал мне в рот, а затем зажимает его ладонью. Сзади раздается звук расстёгивающейся молнии его джинсов, и вот он уж глубоко во мне. Господи, он чертовски твердый. Я не знаю, что с этим делать.
— Ты уже вся мокрая для меня, Мак. — Он скользит во мне и выходит из меня, хватая за запястья, заводя их за спину.
— Разве и это ложь?
Я качаю головой и бормочу с кляпом во рту. Это лишь раззадоривает его еще больше. Его рука опускается и прижимает мое лицо к стойке, пока он тянет меня за запястья другой рукой. Положение неудобное, как и должно быть, но мне все равно.
Я уступаю ему. Это ведь наказание. Он двигается во мне жестко и быстро, дергая меня как секс-игрушку для своего удовольствия. Я принимаю это. Он имеет безусловную власть надо мной. Я заслуживаю все, что он мне дает. Более того, я хочу этого. Я хочу его так чертовски сильно, что одно это причиняет мне боль.
Мне удается немного повернуть голову под тяжестью его хватки и посмотреть на него. Я устанавливаю зрительный контакт, а он ладонью перекидывает мои волосы мне на лицо, снова погружая мой мир в темноту.
— Я даже смотреть на тебя не могу, — рычит он. — Черт! Мак. Что ты наделала?
Он продолжает трахать меня, но не получает удовольствия. Могу точно сказать. Он сжимает мою талию обеими руками, резко врываясь в меня. Грудью падает мне на спину, и утыкается лицом в мои волосы, вдыхая.
— Ты уничтожила меня, Мак, — говорит он. — Ты, на хрен, раздавила меня.
Слезы продолжают струиться у меня из глаз, а я пытаюсь найти слова извинений. Но они звучат слишком приглушенно, чтобы он понял. Он убирает ладонь с моего рта и я выплевываю ткань.
— Черт возьми. — Он выходит из меня и поворачивает лицом к себе, приподнимая меня так, что моя задница свисает со стойки, а я прямо перед ним. — Я должен смотреть на тебя, — кряхтит он, проскальзывая снова внутрь меня. — Я не хочу. Но я должен. Ты лжешь, блядь…
Я протягиваю руку и рывком поворачиваю его лицом к себе. На секунду он целует меня в ответ, как будто забыл. А потом Лпк кусает меня и отстраняется. Моя губа кровоточит, как и мое горло. Он размазывает кровь пальцами, прежде чем обхватить рукой мою шею.
— Я просто должен сделать это сейчас, — говорит он. — Для тебя все это было игрой. Чертовой игрой.
— Нет, — слабо протестую я.
Он резко входит в меня, когда я отказываюсь.
— Каждое слово, что ты мне говорила, было ложью.
— Это не так.
Он толкается сильнее. Так сильно, что скрип стойки под его напором указывает на то, что стойка проломится подо мной.
— Каждое чертово слово, — кричит он.
У меня такое чувство, что я тоже сейчас сорвусь. И не из-за того, что он делает это со мной грубо. Все дело в его словах. Он повторяет их снова и снова. Я обманщица. Это ничего не значило. Я сделала это с ним. Я предала его. И это выводит меня из себя.
— Заткнись! Заткнись! Заткнись! — рыдаю я. — Это не было гребаным спектаклем! Я влюбилась в тебя Лаклэн!
Он замирает где-то на середине, а его взгляд обдает холодом, пока он бесстрастно изучает меня. Я не могу смотреть на него, когда он такой, поэтому зарываюсь лицом ему в грудь. Не имеет значения, верит ли он мне или нет. Я сказала ему. И я уже очень давно никому не говорила этих слов.
Мир вокруг нас замолкает и замирает. Он не двигается. Я тоже не хочу. Я не смотрю на него. Через некоторое время он обхватывает мой затылок и снова начинает двигаться внутри меня. Все совсем не так, как раньше. На этот раз он не пытается навредить мне, он пытается кончить. Звуки, которые я так люблю, выходят у него из горла, когда он подводит меня так близко к краю, как только может.
Он шепчет что-то настолько тихо, что я не могу разобрать, а затем кончает с мучительным вздохом. Последний раз. Рыдания вырываются из моего горла, когда осознание омывает меня.
Когда я открываю глаза, он все еще внутри меня. Его глаза прикованы к моему лицу, он расстроен. Я знаю, что мне делать. Я хотела просто попросить его сделать это. Я хочу, чтобы он был тем, кто это сделает. Я знаю, что он будет добр ко мне. Он не будет докапываться до сути или пытать меня. Он сделает это быстро. Но я также знаю, что это убьет его.
Возможно, я смогу убежать. Я могу просто уйти и уехать куда-нибудь очень далеко. Но я знаю, что нет никаких шансов, что это произойдет.
Глубоко в своем сердце, я уже знаю, что это будет либо он, либо я.
Мой взгляд падает на нож, лежащий на стойке в пределах досягаемости, и прежде чем я могу подумать, он хватает его и передает мне. Его лицо бесстрастно. Никакой злости. Никаких эмоций. Ничего. Из-за меня и того, что я ему сделала.
— Давай, — говорит он. — Это, наверное, лучшее решение, Мак. Потому что я чертовски уверен, что не хочу использовать его на тебе.
Губы дрожат, рука тоже начинает дрожать. Господи, я действительно теряю нить происходящего. Вопрос никогда не стоял так, я просто не могу причинить ему вред. Я уже достаточно боли ему причинила.
Я выбрасываю нож вперед, а затем швыряю его через всю комнату, всхлипывая, а Лаклэн прижимает меня к своей груди.
— Будь ты проклята, Мак. Я знал, что должен был избегать тебя.
— Я знаю, — шепчу я снова. — Почему же ты этого не сделал?
Его зрачки темнеют, и инстинктивно я знаю, что мне не понравятся следующие слова, что он произнесет.
— У меня не было выбора в этом вопросе. Русские хотели обменять тебя на свою крысу. Они хотят твоей смерти.
— Что? — задыхаюсь я. — Почему они хотят моей смерти?
— Подумай об этом, Мак.
Я вспоминаю девять лет боли и вины, когда смотрю ему прямо в глаза, вытаскивая ответы для себя.
— Ты собирался отдать меня им, не так ли?
Лаклэн чешет пальцами лицо и отводит взгляд.
— Я не знаю. Я не знаю, какого хрена я собирался с тобой сделать, Мак. Это не имеет значения сейчас, не так ли?
Отпускаю его рубашку, которую все это время удерживала в своих пальцах, и киваю. Было бы не так больно, если бы он ударил меня ножом.
— Ты знаешь, кто убил моего отца? — спокойно интересуюсь я.
— Да.
Заставляю себя смотреть ему в глаза, хотя это последнее, что я хочу сейчас видеть.
— Ты должен мне сказать.
— Я не могу этого сделать.
— Из-за твоего драгоценного гребаного Синдиката? — ору я.
— Нет. Потому что я знаю, какая ты, Мак.
Мои губы дрожат, когда я пытаюсь вникнуть в смысл его слов. Я знаю, что он собирается делать. Я знаю это в своем сердце. Так какая разница, если он скажет мне, кто убил моего отца?
— Я разберусь с этим, — говорит он. — Даю тебе слово, Мак. Человек, который уложил твоего отца больше не жилец на этом свете, даже если это последнее, что я сделаю.
Я слишком подавлена, чтобы говорить, поэтому просто киваю. Это не достаточно хорошо, но сейчас слишком много всего происходит, чтобы я могла все обдумать.