Тут раздался резкий голос Троуна:
— Долго молчать будешь, Аргония? Расскажи о себе.
И вот плачущий голос девочки:
— Зачем вы его в реку бросили?! Вы злые! Ничего не стану вам рассказывать…
Тут Маэглин как то весь озарился, глаза его запылали — он вытянул вверх трясущиеся руки, вот вскочил на ноги, и бросился бы к ней, но Барахир его схватил — с трудом сдерживая, зашептал:
— Счеты с жизнью решил свести?! Тогда бросайся в Бруиненн — что угодно делай, но меня не выдавай!..
И тут девочка запела звонким своим голосочком песню — одну из тех, которой выучили ее покойные уж ныне родители — песня была печальной, и, столь непривычной для этих грубых воителей, что разговоры смолкали, и слышан был только их беспорядочный топот над головою, да пение — все дальше и дальше уходящее:
Голос смолк, в отдалении, и теперь воины проходили, выкрикивая грубые свои слова, но Маэглин уже не слышал их — в сознании его все еще звучал голос девочки. Ему казалось, будто уводит она их к той Новой Жизни, о которой так долго он грезил… Лицо его плоское, преобразилось, за смертной бледностью, и кровавыми пятнами проступило страдальческое вдохновенье. Он все силился что-то сказать, выкрикнуть — да не мог — только лик его, все больше выгибалось на восток, и, казалось, сейчас высвободится, устремиться туда…
Беззвучно, страстно открывался рот — но ни малейшего стона не вырывалось оттуда. По напряженным до дрожи мускулам, по жару — можно было понять, какие мученья он переживает.
— А, ведь, ты нем. — молвил Барахир. — Что за беда с тобой приключилась?.. А этого мне, наверное, уже никогда не узнать… И кто она тебе, эта девочка — дочь?.. И тоже никогда не узнаю, а ты… — он не договорил.
В тот час, когда высыпали звезды, двое стояли на восточном берегу Бруиненна. Весь противоположный берег был залит сиянием мэллорна, а над ним, поднимались, заполоняя западный небосклон, густые, с огненными прожилками клубы дыма от сожженного Туманграда.
— Ну, что Маэглин? Мне идти на север…
Маэглин сделал несколько шагов, а Барахир понимающе кивнул:
— Хочешь найти девочку. Ведь, они тоже ушли на север… Что ж, пойдем вместе…
В ночи шли они до тех пор, пока не выдохлись, пока не подвернулись у них ноги, и не рухнули они в травы, которые росли возле дороги.
В этих травах, Барахир повернулся навстречу звездному небу — какая же бездна! Какое же глубокое чувство в этой глубине! У него закрывались глаза, он не мог хотя бы пошевелиться, и именно в эти мгновенья, он, как никогда ясно ощущал свой человеческий дух, который жил в независимости от сил телесных, и, даже, от способности его размышлять — этот дух и теперь полнился поэтическими виденьями, тянулся к этим далеким светилам.
Ему казалось, что он шепчет прекрасные стихи, а на самом деле только одно слово: «Люблю!» — слетало с его губ, устремлялось в высь, в вечность.
И в то время, когда Барахир погрузился в грезы свои, три младенца, сыны короля Хаэрона, проснулись.
Они лежали в своей колыбели, а ее держал в клюве лебедь, голова которого едва ли уступала человеческой. Малыши долго любовались его глазами, и улыбались. У лебедя глаза сияли добром, материнской лаской к ним.
И не знали младенцы, что вокруг свищет ледяной ветер, а далеко внизу тянуться снежные поля — холодные и безжизненные.
Глава 6
Дом под звездами
Это был прекрасный подводный сад. Среди распустившимися цветами зари водорослей, неспешно проплывали рыбьи стайки — столь же яркие, и многообразные как и водоросли. Над ними, точно живые, переливались арки из жемчуга, под коралловыми наростами открывались пещерки, из глубин которых исходило изумрудное сияние. Весь этот подводный сад заключен был под стекло, и обитатели его даже и не подозревали, что вся жизнь их — служит лишь для услаждения взглядов тех, кто за ними наблюдал. Аквариум тянулся на многие метры, и через белокаменную стену уходил в иное помещение, сокрытое резной дверью — самой обычной в Нуменоре, но, попади эта красота к какому-нибудь народу Среднеземья, так стали бы ей поклонятся, как божеству.