Когда за Менельтармой, в виде огромной конской гривы, стал затухать закат, он негромким, прерывистым голосом молвил:
— Я влюблен в звезды… И в вас тоже… Но… Вы не думайте, что я такой дерзкий, и сразу признаюсь вам в своих чувствах. Не как девушку я вас люблю, но как красоту этой бездны звездной..
В это время, появилась первая звезда — Альфонсо глубоко вздохнул; и как-то весь перегнувшись к этой звезде через стол, зашептал страстно:
— Вот слушай — прямо сейчас, вырву из воздуха…
И Альфонсо, этот юноша, с длинными темными волосами, худой, казалось одетый в огнистую дымку, извлек откуда-то строки стихотворные; и не знал он, что в это же самое время, но на много-много верст к востоку, ровесник его — именем Барахир — тоже влюбленный, в свою, эльфийскую звезду, вымолвил первое стихотворение, и почувствовал, что целая бездна таких стихов открывается следом.
Но, если чувства Барахира были спокойными, да печальными, подобны были листьям осенним, которые летели с ветвей, уже гибель предчувствуя, то чувства Альфонса были пламенем, эти листья изжигающим:
Он рассмеялся — да тут же вздохнул так, будто — это был последний его вздох. Он повалился лицо на стол; при этом дернул рукою, и сбил ужин, но даже и не заметил этого. Тут же одним прыжком перескочил к подоконнику, и, казалось, не схватись он за него руками, так и улетел бы к этому небу, на котором все новые и новые звезды разгорались…
Глубоко-глубоко вдыхая ночную прохладу — так глубоко, что грудь трещала и болела, он и шептал, и стонал, и кричал даже:
— Почему же тело сдерживает?! Да что такое тело?! Ах, вырваться бы!
Последние слова он прорычал по волчьи и резко обернулся к Кэнии, веря, что она, почувствовав тот же трепет, что и он, будет стоять рядом, протянет ему росный напиток, и, обнявшись, взмоют они туда. Но девушка собирала черепки от разбитой посуды — тогда в сердце юноши хлынула нежность, столь же сильная, как бушевавший за мгновенье до того пламень.
Он опустился рядом с ней на колени; тихим голосом молвил:
— Простите, простите меня, пожалуйста. И, пожалуйста, встаньте — я не могу смотреть, как ВЫ, собираете разбитую мною посуду.
Он собрал в ведерко все черепки, потом — тщательно вытер пол, а Кэния, тем временем, выглянула в окошко, молвила негромко:
— Сегодня — полнолуние; а значит особенно силен туман колдовской. Пойдешь ли ты со мною к озеру, парус ткать?
— Да, конечно, пойду! — выкрикнул Альфонсо.
Через несколько минут их уже окружил лес. Деревья стояли, словно черные колонны, а между ними, провисала темень в которой открывались и смотрели на них, фосфорно горящие круглые глазищи. Время от времени, кто-то, тяжело взмахивая крыльями, пролетал между ветвей. Ветви смыкались над тропою, и было бы совсем темно, если бы не сияние, которое сродни было звездному, и исходило от волос Кании.
— А где же парус? Вы бы его достали — тогда бы совсем светло стало.
— Я никогда не беру с собою паруса. — молвила девушка. — Стоит ему только под звездным небом оказаться, как вберет он такую силу, что ни мне, ни вам его не удержать….. А хожу я к Колдовскому болоту: над ним самый лучший туман, но одна беда — в водах этого болота обитает кикимора…
— Вот так! — воскликнул Альфонсо. — В Нуменоре, да кикимора.
— Она вовсе не плохая, только очень уж сварливая. Ведь, живет-то в этом болоте совсем одна — заскучала, ну а я стала для нее настоящей находкой. Хочет меня навсегда в болото утащить, чтобы я ее там своими рассказами развлекала. Усядется у берега, да и слушает меня, когти потихоньку тянет; ну а я ее своим напевом и останавливаю, и, в это время, тку — только, конечно, отвлекаюсь, и гораздо медленнее выходит, чем могло бы Вот и просьба: рассказывайте кикиморе что-нибудь, а я все силы отдам парусу.
— Хорошо. — кивнул Альфонсо. — А что если не получится?
— Тогда она нас на дно утащит…
Уже некоторое время прогибалась земля под ногами, воздух становился более влажным, тяжелым. Мельчали деревья, и вот вовсе оборвались. Перед ними стоял камыш, а за ним — не туман, но словно скала вздымалось, и в верхней своей части уже серебрилась, наполненная восходящей Луною. Беспрерывно квакали лягушки.