Евгений Рудашевский
Ворон
© Рудашевский Е. В., текст, 2017
© ООО «Издательский дом „КомпасГид“», 2017
Против шерсти
С первых страниц своей повести Евгений Рудашевский даёт понять читателю, что легко ему не отделаться. «Ворон» не притворяется, не предлагает выбора – открывший книгу сразу оказывается в зимнем лесу, и отступать некуда. Настоящая жизнь. Главный герой повести Дима опрометчиво сожалеет об отсутствии шрамов. Шрамы будут.
Много чего будет. Тайга, звучащая как готический собор и молчащая на разные лады. Долгожданная свобода: от мучительной школы, от родителей, погрязших во взрослых своих компромиссах, от ежедневной и душной городской скуки. Мечты. Оружие, силой и властью которого очарован Дима. Снова мечты. Всё просто. Первая кровь. Первая любовь. Разочарование.
Диме четырнадцать лет. Дима влюблён в охоту.
Самозабвенно, всей душой, как умеют влюбляться только в детстве. Когда тяжело дышится, когда все мысли только об избраннице, когда все и всё вокруг расплывается в ненужном тумане, когда каждый день ожидания мучителен, да что там, каждый миг мучителен, время играет против тебя. Дима влюблён и ждёт встречи. Плохо спит, старается угадать место и время, первые слова, ощущения. Время ползёт.
Но вот оно, первое свидание. Счастье, Дима рассчитывает на взаимность, и рассчитывает не зря.
Предмет обожания хоть и отвечает этой самой взаимностью, но оказывается… каким-то неидеальным. Не отвечающим высоким Диминым требованиям. То ли избранница лицом к лицу не такая уж красавица, то ли напридумывал её Дима чересчур, то ли сами ожидания оказались завышены – всё вместе, наверное. Одним словом, первого свидания Димина любовь не выдерживает. Дима сильно разочарован, земля качается, мир вокруг рушится. Ошкуренный Дима остаётся один на зимнем лесном снегу. И вот здесь начинается главное.
«Ворон» относится к той нечастой разновидности подростковой литературы, где душа горит в полный рост. Опасная разновидность, не каждый читатель решится пройти до конца.
Дальше. Дима, оскорблённый в лучших чувствах, объявляет своему несбывшемуся идеалу войну. Классика жанра – от любви до наоборот один шаг. А у Димы один вздох. И вот уже предмет страсти становится объектом ненависти. Дима подкладывает бывшей возлюбленной кнопки на стул, дёргает её за косички, обидно обзывается, придумывает злые небылицы. Старается изо всех сил, чтобы все-все-все знали, какова она, эта бывшая избранница! Глупая, конопатая и тайно ковыряет в носу!
У Димы довольно неплохо получается.
Ситуация столкновения с нежданными реалиями насколько обыденна, настолько и опасна. Она практически неизбежна в жизни и сложно отыгрывается в книгах. В литературе автору порой чрезвычайно непросто уйти от соблазна встать на сторону героя и его ясноглазой правды. А в жизни именно эта ситуация воспроизводит огромное количество несчастных людей. Неудачников, непризнанных гениев, мизантропов в ассортименте, борцов за права, и т. д, и т. д. Осознание простого факта неидеальности Вселенной способно превратить взрослеющего человека в равнодушного циника. Или в прагматичного конформиста. Или в требовательного истерика. В героя. В вечного нытика. В скользкого негодяя. В труженика. В человека, стремящегося сделать мир лучше.
Своему герою Евгений Рудашевский выбор предлагает. Зима, тайга, двадцать дней в компании охотников и охоты становятся для Димы полигоном, жёстким испытанием, прохождение которого должно открыть путь в новую, настоящую жизнь. Однако неожиданно и для героя, и для читателя это испытание изменяет не только Диму, но и его жизненные цели. Теперь у Димы новый путь. Диме четырнадцать лет. Он ступает на подмороженный и хрустящий снежный наст. Для него всё только начинается.
Ворон. Скорее жив, чем мёртв.
Эдуард Веркин, писатель
Ворон
In angetto cum tibetto
Мы относимся к животным свысока, полагая, что их судьба достойна сожаления, – ведь по сравнению с нами они весьма несовершенны. Но мы заблуждаемся <…> Животные – не меньшие братья наши и не бедные родственники, они – иные народы, вместе с нами угодившие в сеть жизни, такие же, как и мы, пленники земного великолепия и земных страданий.
Я оплакивал <…> одиночество Человека, ставшего чужим на своей собственной планете и обречённого нести это бремя до самого смертного часа.
Глава первая