Чесапикский потрошитель. Ворон. Ганнибал Лектер.
Всё это стало одним целым за какую-то долю секунды прозрения, но боль приносило такую, что он предпочёл бы смерть, чем полное осознание произошедшего. Он знал, что Ворон игрок, знал, что тот чётко переставляет и двигает свои фишки на поле как хочет, но так тяжело поверить, что ты был одной из них. Всего лишь глупой фигуркой, которая выполнила свою роль и теперь должна уйти с поля, потому что больше от тебя ничего не требуется.
Герцог забрался к нему на колени, топча лапами и тыкаясь мокрым носом, но Уилл не мог сосредоточиться на нём, продолжая смотреть в непроглядную тьму. Что же там такого замечательного, что Ганнибал так щедро одаривал этим своих питомцев? Отбирал глаза, эти зеркала души, отражающие мир прямо в сердце, и оставлял их в полной темноте. Там нет ничего, кроме него самого, и там по-настоящему страшно. Темнота пугает неизвестностью, она холодна, пуста и бездушна, как и сам Ганнибал Лектер.
Всё началось со смерти Беверли Катц и с тех пор летело вперёд без остановки. Хотя, ведь именно так всё и было задумано.
В тот день они приехали на место преступления вместе, всё ещё боясь огласки своих отношений, но на этот факт никто не обратил внимания. Джек Кроуфорд вдалеке рьяно спорил с какой-то женщиной в сером деловом костюме и лишь незаметно махнул ему рукой, предлагая проскользнуть внутрь полуразрушенной церкви и осмотреть тело. Махнув значком, Уилл смог пробиться через полицейское оцепление и оказался перед Беверли, точнее перед тем, что от неё осталось.
Работы Чесапикского потрошителя — это настоящее искусство. Огромная инсталляция из стекла, возвышающаяся посреди пустой церкви, пугала своим величием, и, казалось невозможным, что её собрали за одну ночь. Тело подверглось быстрой заморозке перед разделением на части, и к этому моменту кровь уже оттаяла и собиралась в лужи на полу. Беверли разрезали пополам, поместив половину тела в один стеклянный ящик, а вторую половину разделили ещё на шесть частей, поместив каждую из них в отдельный прозрачный кокон. Если бы Уилл не видел на фотографиях это с разных ракурсов, то он был бы шокирован тем, как раскрывается Бев по мере того, как подходишь к ней ближе. С первого взгляда, а инсталляция была повёрнута к дверям боком, она казалась живой и застывшей на месте, но с каждым шагом надежда, что она просто спит, рассыпалась как и само тело.
Это было красиво и страшно одновременно, и Уилл упал перед ней на колени, понимая, что должен за что-то попросить у неё прощения. Он смотрел на эту безупречную работу, идеальную точность и продуманность, наподобие зеркальной бесконечности, и невероятно ясно увидел Чесапикского потрошителя за работой. Педантичный, помешанный на идеальности, кропотливый, холодный, такой далёкий и в то же время такой близкий и знакомый. До этого момента Уилл видел его работы лишь на фотографиях, всегда не тот ракурс и невозможность передачи идеи, но в одно мгновение он просто его увидел и понял, кто это такой.
Всё обрушилось на него сразу, как горячий душ, прошивающий насквозь, и он чуть не задохнулся от боли и ужаса, свалившегося на его сознание. Он практически вышвырнул из себя Ганнибала, крепко засевшего в его сердце, и заставил себя посмотреть на него со стороны и вспомнить первое впечатление, которое тот на него произвёл. Перед ним качнулся его ментальный маятник: профили Ворона, потрошителя и Ганнибала раскинулись перед глазами веером и сложились в то, что называлось настоящим монстром. Мысли всплывали одна за другой, но они идеально подходили и гармонировали друг с другом.
Ганнибал — человек, который пишет предложения задом наперёд. Он точно знает, где сядет, как ляжет его рука, и куда будут смотреть его глаза.
Ворон расчётливый и скучающий. Он заранее знает, где упадёт мяч, и как долго он будет катиться вперёд.
Идеальный, слишком идеальный, продуманный до мелочей, педантичный до любых неточностей и с искажённой сексуальной ориентацией.
Врач, хирург, психолог, иностранец чуть старше сорока, спокойный и всегда где-то рядом.
Уилл упал на пол, вцепляясь в собственные волосы, и застонал, не в состоянии принять правду.
Ворон близко, он ослепляет и ходит среди своих жертв как в художественной галерее, любуясь собственными работами.
Доктор Ганнибал Лектер и нашёлся рядом с одной из жертв, помогая справиться ей с проблемами. Луиза была склонна к насилию, было в ней что-то поддающееся, и именно около неё Ворон поджидал того, кто способен видеть дальше собственного носа.
Именно Ганнибал указал Уиллу на Беделию дю Морье, изображая скорбь и печаль, направляя расследование в нужном направлении, и он же почти всегда присутствовал на фотографиях рядом с ней.
Он не хотел вливаться в коллектив, ему не особо интересно, как идёт следствие, Ганнибал наслаждается тем, что игра идёт, и этого было достаточно.
Но Уилл погрузился глубже всех, увидел, что Роберт Браун невиновен, копал и шёл в обратном направлении, к самому источнику, чем и пробудил настоящий интерес Ганнибала. Уилл так хотел увидеть Ворона, хотел заглянуть жертвам под повязки, чувствовал и понимал то, что другим было не под силу, и Ганнибал решил ему это показать.
Луиза была обречена, всего лишь глупая слепая девушка с двумя пистолетами, но ему показали, что значит убивать по-настоящему. Уилл не проявил раскаяния в случившемся, и Ганнибал был этим восхищён, и именно в этот момент он испугался и заторопился.
Он вообще не собирался заводить с ним роман, неуместная влюблённость Уилла немного путала планы, и лишь при явном недоумении, он вдруг признался в каких-то чувствах. Эти отношения тяготили его, он подтолкнул Уилла к агрессии в сторону Аланы и легко бы стал его психотерапевтом, избавив себя от ненужного любовного общения. Но равнодушие к чужой смерти заинтриговало его ещё больше, Уилл стал ему интересен, и началось то, что не планировалось заранее.
Привязанность. Именно от неё Ганнибал хотел избавиться, освободив и убив отца, и новая ему была совсем не нужна. Нельзя предполагать, что он нервничал и паниковал, ему нравилось всё, что происходило, но Ганнибал явно решил поторопиться.
Уилл понимал Роберта Брауна и не осуждал его, он убил и продолжил спокойно жить дальше, даже придумал какой-то хитрый план, в порыве страсти поделившись этим с Ганнибалом, и за это ему преподнесли жуткий подарок.
Собрав всю волю в кулак, Уилл медленно поднялся на ноги и посмотрел на то, что подарил ему Ганнибал.
Инсталляция уже начинала разрушаться, тело оттаивало и теряло кровь, но Беверли по-прежнему казалась здесь совсем неуместной. Она не заслужила этого, молодая и красивая девушка, но будь на этом месте кто-то другой, Уилл бы не понял, кто это сделал.
Ганнибал открылся ему настолько, насколько смог, и вопреки логике, Уилл чувствовал от этого какую-то глупую гордость.
Уилл, я хочу, чтобы в твоей голове не было никого кроме меня.
Ганнибалу так сложно поверить, что кто-то может его увидеть, что это даже было похоже на ревность. Личность Ворона значима для Ганнибала, он наблюдал за жертвами и за ходом дела, но понять его можно только через работы Чесапикского потрошителя. Это только его игра, для души, для самовыражения и для собственного удовольствия.
Уилл вспомнил рассказ Ганнибала об отце, о побоях и наказаниях за свободу мысли и снова испытал к нему жалость и желание защитить. Несмотря на комплекс Бога, жестокость и интеллект, многократно превосходящий свой собственный, Уилл по-прежнему видел перед собой худого подростка, который пытается хоть что-то сделать, чтобы ему не было так больно от страданий сестры. Да, он всё перевернул с ног на голову, истолковал Библию по-своему, сам решал, что хорошо, а что плохо, превратившись в монстра, но Уилл всё равно хотел его понять.