— На что мы потратим наше время? — спросил доктор Лектер, забрасывая ногу на ногу и тонко улыбаясь. — ФБР всё ещё платит мне за наши беседы и ждёт моих отчётов.
— Никому это уже не нужно, — искренне рассмеялся Уилл, представляя, как злобная мисс Вонг читает весь этот бред. — Я вообще не уверен, что кто-то хоть раз их читал. Дело почти закрыто. Роберта Брауна вот-вот освободят, Чилтон сам вздёрнется от ситуации, в которую попал, у них есть и потрошитель, и Ворон в одном лице, и их уже ничто не остановит.
— Они довольно предсказуемы, — лениво махнул рукой Ганнибал.
— Наверное, так всё и было двадцать пять лет назад? — хмыкнул Уилл. — Твоего отца тоже не стали слушать? Даже его путанные признания сошли за настоящие. Столько неточностей и оговор самого себя, но всё сгодилось, лишь бы успокоить налогоплательщиков.
— Он мне не верил, — поджал губы Ганнибал, сжимая пальцами подлокотники кресла. — В Бога верил, в закон верил, в чудо верил, а мне нет.
— Я напоминаю тебе его? — быстро спросил Уилл, подаваясь вперёд.
— Нет, ты не похож ни на кого. Особенный и неповторимый.
Уилл вскочил на ноги, как всегда не зная, как реагировать на такую честность. Ему захотелось подойти к Ганнибалу, закрыть глаза, взять его за руки и найти утешение там, где он всегда его находил. В темноте можно было обо всём забыть, выкинуть всё страшное и спрятаться под брюхом хищника, который там бродит. Там его не тронут, если не обращать внимания на то, чем этот хищник занят. Но вместо этого он сходил в дом, вынес два пледа, бросив один Ганнибалу на колени, и уселся обратно, подтягивая под себя ноги и укутываясь до самого подбородка.
— Расскажи мне о своей сестре, — попросил Уилл, сминая край пледа и укладываясь на него щекой. — Только хорошее и светлое. Как её звали?
Повисла тишина, нарушаемая лишь шумом листвы, и через пять минут он с улыбкой увидел, как его безупречный Ганнибал прячет руки в застиранный клетчатый плед.
— Её звали Миша, — сказал Лектер, закрывая глаза и погружаясь в свои воспоминания. — И её наивность и доброта стоили ей жизни.
— Только хорошее, — напомнил ему Уилл, тоже закрывая глаза. — Какие были у неё глаза?
Ганнибал начал что-то отвечать, но Уилл почти не улавливал его слова, прислушиваясь лишь к интонации. Может только Беделия, лениво размышлял он, купаясь в тихом голосе Ганнибала, может только ей он мог о ней рассказать, а может и нет. Может я первый, кто спросил, и кому он ответил. Уилл не заметил, как его сморил сон, и очнулся, лишь почувствовав прикосновение к своей щеке. Ганнибал сидел перед ним на корточках и рассматривал его лицо.
— Я долго спал? — сонно пробормотал Уилл, вытягивая затёкшие ноги. — Прости, не знаю, как это вышло.
— Я практикую уже пятнадцать лет, — рассмеялся Ганнибал, становясь совсем прежним и родным. — И только моя практика помогает мне не засыпать на сеансах.
— Что-то срабатывает во мне, когда ты рядом, — задумчиво сказал Уилл, почесав нос прямо через плед. — Мне становится спокойно и хорошо. Наверное, я всегда подозревал, кто ты такой, и раз ты со мной, значит, кто-то может остаться жив. Глупая мысль.
— А может, потому что ты меня всё ещё любишь? — тихо спросил Лектер, не сводя с него глаз, едва различимых в свете луны. — Это ведь не проходит бесследно? Я так верю в тебя, что не могу об этом не думать.
— О чём?
— Что у нас всё-таки могло что-то получиться.
Уилл вздрогнул, чувствуя, как что-то жгучее царапает его грудную клетку и сжимает горло, торопливо поднялся на ноги и отошёл к дверям. Ганнибал так и остался сидеть перед пустым креслом, только повернув к нему голову и молча наблюдая за его волнением.
— И как это возможно? — прошептал Уилл, прижимаясь спиной к дверям. — Забудем обо всём, ты изменишься, и мы начнём счастливую семейную жизнь?
— Я ничего не забуду и никогда не изменюсь, — холодно сказал Ганнибал. — И я знаю, что на самом деле ты этого не хочешь.
Уилл нервно дёрнул ручку и ввалился в дом, громко захлопывая за собой дверь. Увидев на столе пустой контейнер и грязную посуду, он начал поспешно складывать всё в пакет, жалея, что решил ничего не мыть, желая доказать Ганнибалу, что не выбросил, а съел его подношение. Выставив пакет за дверь, краем глаза отметив, что Лектер снова сидел в своём кресле, он лёг на диван, нервно жмурясь до белых пятен перед глазами. Ганнибал был прав, и это было хуже всего, что могло с ним произойти.
На следующий день Ганнибал приехал снова и продолжал делать это всю неделю. Уилл выходил к нему на веранду, где они сидели почти рядом и проводили вечера вместе.
Дело Ворона резко тронулось с мертвой точки, и Уилл следил за ним через СМИ. Эмилия Вонг, та самая, что выгнала Джека, рьяно выступала по телевизору и в каждом интервью билась за отбеление ФБР путём очернения бывших сотрудников. Именно оттуда Уилл узнал, что мистер Кроуфорд — подонок, и вся его команда с позором уволена без возможности снова работать в госструктурах. Пост главы отдела ФБР нес хорошие плюшки в случае успеха, но при неудачах лишал всех предыдущих заслуг.
Прошли шикарные похороны мисс Миранды Блэк — последней и единственной жертвы Ворона, которую он убил, выступали психологи и специалисты, обсуждая Чесапикского потрошителя, кругом крутили съёмки поднятия захоронений в подвале Чилтона и содержимое его холодильников. Самого бедного Фредерика тоже показывали, загнанного и запуганного, лишённого даже голоса. Собрав воедино все его преступления и улики, следствие сочло его крайне опасным манипулятором, и показывало людям в маске и смирительной рубашке.
Уилл перестал звонить Джеку, внезапно поняв, что если тот никогда не верил в теории об отце и сыне, то скорее всего он считает Уилла виновным во всём происходящем. Травля, которой он подвергся, смерть племянницы мэра, потеря работы и чести — всё это могло вообще прогнать его из Балтимора туда, где о нём никто не знает.
Вечера, которые он проводил с Ганнибалом, были такими же тёплыми и спокойными, как и до всего этого скандала. Иногда они разговаривали, иногда просто молчали, и с каждым днём принять решение становилось всё сложнее. Они ничего не обсуждали, но Уилл понимал, зачем он приезжает. Ганнибал предлагал себя, пока молча, почти ненавязчиво, но он хотел, чтобы всё было как прежде, но уже с новыми условиями.
Наконец по всем каналам пронеслась новость, что Роберта Брауна освобождают. На разрушении и возрождении чего-то грандиозного, а дело Ворона было именно таким, ломались и делались карьеры. Эмилия Вонг стала лицом справедливости и честности ФБР, независимые эксперты и сотрудники поднимали допросы двадцатилетней давности, добродушные американцы прошлись в митинге снести головы виновным и выплатить Брауну многомиллионную компенсацию, и весь Балтимор шумел, как разбуженный пчелиный улей.
За сутки до решающего дня Ганнибал впервые за последние десять дней прислал Уиллу смс с приглашением на ужин и, получив отказ, сообщил, что приедет со всем готовым к девяти вечера. Поразмыслив, Уилл вынес на улицу кухонный столик, по-прежнему не собираясь пускать его к себе в дом. Он и сам не понимал этой принципиальности, но ему нужна была свобода и возможность куда-то сбежать, а в доме он был бы этого лишён. Пока он принимал душ и выбирал себе приличный свитер, Ганнибал, так и не заходя к нему, накрыл стол. Ровно в девять Уилл вышел на веранду и с удивлением замер, разглядывая их последний ужин.
Тяжёлая скатерть почти не трепыхалась от ветра, специальные уличные подсвечники, не дающие погаснуть свечам, выглядели романтично, как, впрочем, и весь стол. Блюда были украшены костями, и Уилл не знал, специально это сделано или во избежание быть унесёнными осенним ветром.
Ганнибал поднялся, грациозно скинул пальто и жестом предложил Уиллу сесть напротив него.
— Идеально, — улыбнулся Уилл, усаживаясь за стол и удовлетворённо выдыхая. — Я не ожидал.
— А как же иначе? — ответил Ганнибал, открывая вино. — Это особенный вечер, и я хочу его запомнить, к чему бы мы с тобой ни пришли.