III. Прощальное
Я, кажется, вполне поверила в детали:
В реальность ящика из крашеных досок,
В реальность лепестков на белом одеяле,
В вещественность платка, прикрывшего висок.
Я помню: был вокзал, где я брала билеты,
Двустворчатая дверь и гулкий коридор.
Потом несли венки, и траурные ленты,
И мертвые цветы через больничный двор.
Я помню, как нога скользила по суглинку,
И кто-то крышку нес, кумач слегка примяв,
И шарканье шагов, и говор под сурдинку,
И желтизну щеки сквозь зарево румян.
Я слышала, как шел кладбищенский автобус,
Как падала земля на гроб из-под лопат,
И мерный шум дождя, и тишины особость,
И хрупкий шорох лент, и кашель невпопад.
Я помню узкий дом, и стол со всякой снедью,
Я помню все слова и даже верю им,
Но все они никак не связаны со смертью,
И только для живых нужны они живым.
И только для живых окрашены ограды,
И только для живых посажены цветы,
А мертвым все равно, им ничего не надо:
Ни слез, ни похорон, ни прочей суеты.
И вовсе ни к чему хранить детали эти,
Таскать их за собой и знать наперечет:
Они не объяснят, что мамы нет на свете,
Что писем от меня она уже не ждет.
* * *
Мудрая стерва природа
Предусмотрела заранее
Для продолжения рода
Влечение и желание.
Хитрая матерь живого
Скрепила вечной печатью:
Муж да сольется с женою
В радостном акте зачатья.
Мгновения сладкой истомы
Пройдут через двадцать инстанций,
И ломкие хромосомы
Сплетутся в любовном танце.
И в память о кратком миге,
Пойманные с поличным,
За радости в этом мире
Уплатите вы наличными.
Заплатите утренней рвотой,
Попранием всех традиций
И прерванной жизнью короткой,
Которая не родится.
Над смертью пройдете по кромке
Крахмальных тугих косынок,
И алые сгустки крови
На белых чулках застынут.
И, лед прижимая к подошвам,
Увидите, как в ожидании
Склоняются над подушкой
Влечение и желание.
* * *
Я тридцать лет живу среди людей.
Обзавожусь врагами и судьбой.
Я скоро высшей властью овладею,
Неоспоримой властью над собой.
И перед каждым взлетом или спуском,
Пустые сантименты преступя,
Я овладею истинным искусством —
Умением обманывать себя.
Я утаю от сердца дорогое
И прочную основу обрету,
Я за версту учую запах горя
И стороною горе обойду.
Границы памяти я до предела сдвину
И разум на подмогу призову,
Я стану до того неуязвимой,
Что даже смерть свою переживу.
* * *
Не слишком ли ты многого
Требуешь, поэзия?
Конечно, — богу богово,
А кесарево — кесарю,
Конечно, глупой клятвой я
Сама замкнула круг,
И тяжела рука твоя
И норов слишком крут.
Ты — прорва ненасытная,
Которой мало почестей,
Ломай меня, меси меня,
Испытывай на прочность.
Присваивай часы мои,
Не оставляй ни крохи,
Ты — прорва ненасытная,
Которой мало крови!
Ты хочешь вскрыть мне вены,
Сорвать замки и ставни,
Разведать сокровенное
И явным сделать тайное.
И все смести булыжной
Карающей лавиною,
Чтоб отвернулись ближние
И прокляли любимые.
Тогда мой дом без кровли
Ты выставишь зевакам,
А труп мой обескровленный
Ты выбросишь собакам!
* * *