Судьба моя в руках стихов моих,
Но не найти ее среди стихов:
Следы ее на сотнях мостовых
Затерты миллионами шагов,
Затоплены потоком легковых,
Затоптаны толпой грузовиков.
И без судьбы вхожу я в зал Суда
И предстаю перед лицом Судьи,
И чувствую, что общая судьба
Неотделима от моей судьбы,
Что не уйду я от самой себя,
Спасаясь от тюрьмы и от сумы.
И пусть под стражей я пришла сюда,
И пусть Судья на осужденье скор,
Я не боюсь решения Суда,
И не имеет силы приговор!
Взрослое стихотворение
Жизнь угостит и пряником, и розгой
И поведет по мне огонь прицельный…
Ах, мудрость — недозволенная роскошь:
Я за нее плачу такую цену,
Плачу из фонда радости и горя,
Накопленного мною по крупице,
Что ей не окупиться и за годы,
За годы от меня не откупиться.
Нет, мудрость — неоправданная трата:
Я за нее плачу такой ценою,
Что я передо всеми виновата,
И виноваты все передо мною.
Но мудрость — неожиданная радость:
Когда пойму я, что тебя не стою,
Она ко мне приходит как награда
За прожитое и пережитое.
Садовое кольцо
Поток машин спускается с конвейера
Широкого Садового кольца…
Мне наплевать, что плакать мне не велено
И что о камень сломана коса.
Я двадцать раз решу задачу начерно,
Но доведу ее в конце концов,
Не допустив, чтоб путь, однажды начатый,
Замкнулся, как Садовое кольцо.
Пусть суждено мне стукаться о здания
И рассекать людской водоворот,
Сто раз взлетать от площади Восстания
И падать возле Сретенских ворот.
Я оторвусь от Бронной и от Лихова,
Я разгонюсь на взлетной полосе,
И закачаюсь на волнах великого,
Раздвоенного Минского шоссе!
* * *
Чтоб спастись от проклятого невезенья,
Всю бы сущность свою я пустила в раскрой:
Поднесла бы тебе приворотного зелья,
Подлила бы в стакан менструальную кровь.
Чтоб сегодня увидеть тебя на минуту,
Всю бы душу свою я пустила на слом:
Я б лицо потеряла, друзей обманула,
И добро поменяла местами со злом.
Я бы всех предала, от всего отказалась,
Я в себе изменила бы форму и суть, —
И пускай меня вводят в двусветную залу,
И пускай меня судит придирчивый суд.
И пускай он осудит меня и накажет,
И на лобное место швырнет среди дня,
И пускай я там встану с рубцами на коже,
Чтобы ты хоть тогда посмотрел на меня!
Прибежище
Если выбрать из многих желаний одно,
Чтобы прошлого стало не жаль,
Мне бы только прибежище, якорь на дно,
Чтобы было куда прибежать.
Мне бы только пристанище, пристань, причал,
Чтоб пристыть, как печать на листах, —
Если можно: чтоб руки твои на плечах,
Если нет: я согласна и так.
Мне бы только предлог — как припой между строк
Или камень в прибрежный прибой,
Чтоб тебя на отбывку на длительный срок
В небесаx записать за собой!
Юбилей в доме литераторов
Шел чинный вечер в тронном зале, —
Поэт стоял на пьедестале,
Поэта чествовали те,
Что чести сызмальства не знали.
Поэт стоял на высоте,
Вздымался на почетном месте,
Как бы распятый на кресте
Гвоздями почестей и лести.
Поэт стоял на пьедестале,
Поэта вовсе не пытали,
Как показалось мне вначале, —
Поэта славою венчали,
Которую творили там же
И разносили по рядам
Хлыщам в сертификатной замше
И скопищу замшелых дам.
Поэт стоял на пьедестале,
Поэта вовсе не пытали, —
Его в заоблачные дали
Несло фортуны колесо,
И ветры лести овевали
Его калмыцкое лицо.
Поэт стоял на пьедестале,
А с кафедры стихи читали,
Которые из года в год,
Писал поэт про свой народ.
В оправе лучших переводов,
Как будто не был никогда
Без следствия и без суда
Он изгнан из семьи народов.
Сейчас он мог бы крикнуть вслух
Толпе наемников и слуг,
Что был он сослан, а не признан,
Что по нему прошелся плуг,
Что он не человек, а призрак,
Что на судьбе его клеймо,
Что здесь не юбилей, а тризна,
И что стихи его — дерьмо.
Он мог бы крикнуть это вслух,
Но зал был слеп,
Но зал был глух:
Плелись интриги и альянсы,
Плелись лавровые венцы,
Читали письма иностранцы,
И нежились в объятьях шлюх
Старообразные юнцы
И молодящиеся старцы;
Менялись выставки в фойе,
Предполагались в холле танцы,
В буфете — крабы и филе.