– Эта тварь долбилась ко мне, а я видеть ее не видел! – не мог успокоиться я. – А послушали бы вы, как она вопила! Я даже в самых кошмарных фильмах не слышал такого воя! – Мой взгляд переметнулся на Костю. – А ты обещал, что я смогу отсюда уехать, а я не смогу! И никто не сможет!
Костя скорчил гримасу, давая понять, что никаких обещаний не было, потом вышел из помещения. Бабушка хваталась то за голову, то за сердце, но я никак не мог угомониться, чтобы поберечь ее. Во мне кричал страх, детский, по-настоящему лютый страх.
– Так, приятель, – вернулся Костя с кружкой в руках, – на-ка выпей. Полегчает.
Я схватил тару с мутной жидкостью и залпом ее осушил, поздно сообразив, что это никакая не вода. Во рту остался неприятный кислый привкус, а горло мигом согрелось от градуса. Морщась, я впихнул кружку обратно в руки Косте.
– Что это? – буркнул я, закашлявшись.
– Брага.
– Какая же дрянь…
– Еще какая дрянь! – ахнула бабушка, шлепнув Костю по плечу. – Ты чего это мне внука спаиваешь? Чтобы в моем доме больше этой пакости не было!
– Да я же хотел как лучше! – опешил Костя. – Вы посмотрите на него, Анна Петровна, он же бредит. Вдруг совсем дураком станет?
– А эта мерзость, – бабушка зло ткнула в кружку, – ему в этом как раз поможет!
Спустя каких-то десять минут я лежал растянувшись на диване. Содержимое нутра так и просилось наружу, чувствовал я себя неважно. Люстра на потолке кружилась в вальсе, а бабушка с Костей бурно о чем-то спорили. Бабушка снова ругала Костю за брагу, потом говорила о распоясавшихся бесах, а сосед – что-то о трещинах в моей психике. Мне не хотелось вникать в детали дискуссии, потому что люстра звала в пляс. Я, может, и рад бы был присоединиться, но не в таком состоянии. Дальнейший разговор этих двоих превратился в гулкий бубнеж, я почувствовал, как сон накатил со всей силой, и в конечном счете провалился в темноту.
Утро нового дня встретило меня головной болью и сушью похлеще, чем в Сахаре. Проснулся я на том же диване – видимо, бабушка не захотела меня тревожить. Или Костя отказался тащить в спальню… Ночка была не из легких. Меня мутило, даже бил озноб. Пообещал себе, что больше никогда не буду пить и впредь обязательно стану проверять, что мне подсовывают в кружках.
– Я чай с травами заварила, – осторожно, словно человек, боящийся спугнуть трусливого кролика, выглядывая из кухни, проговорила бабушка. – Давай попьем вместе.
– Конечно, – потирая глаза и зевая, согласился я.
Бабушка тут же вернулась на кухню и загромыхала посудой. Я опустил босые ноги на крашеный деревянный пол и, почувствовав прохладу, тяжело вздохнул. Вспомнить, что конкретно произошло в бане, удавалось уже с трудом. По прошествии ночи странность случившегося выцвела, и теперь мой страх казался простым ребячеством. Но в душе меня все же терзали опасение и беспокойство.
– Прости, ба, – держа уже вторую кружку чая, невнятно пробормотал я, – я столько всего наговорил…
– Да что ты, внучек! – Бабушка всплеснула руками и понимающе посмотрела на меня. – Незачем тебе просить прощения. С угара-то оно вон как бывает… Главное, что ты отутовел.
Я хотел было продолжить разговор, но громкий звук барабанной дроби по окну заставил меня прикусить язык и подпрыгнуть на месте. Костя снаружи размахивал каким-то инструментом – скорее всего, для починки фундамента – и звал меня выйти. Я почувствовал облегчение, увидев его лицо за стеклом, но, похоже, этим утром меня одолевало не только похмелье. Страх все же никуда не ушел, а просто спрятался, дожидаясь подходящего момента, чтобы вновь встретиться со мной лицом к лицу.
Работа на солнцепеке выматывала. Не спасали ни завязанные на головах футболки, до этого обильно пропитанные потом, ни колодезная вода. Костя с важным видом показывал мне, как замешивать раствор из песка и цемента, учил правильно вкапывать усиливающие конструкции и демонстративно складывал руки на груди, следя, правильно ли я заливаю щели в фундаменте. От этой показухи с заунывной беседой об умениях в хозяйстве меня спасла Катюха.
– Привет, мелочь! – поздоровался я, подбегая к девчушке.
Та встретила меня сведенными вместе бровями и наморщенным лбом.
– Чего тебе, ушибленный?
– Эй! Ты как со старшими разговариваешь?