— Разберемся, — сказал нарком и уставился на дверь.
Заведующий отделом кадров, смуглый высокий мужчина средних лет, вошел в кабинет быстрым шагом, положил перед наркомом серую папку с крупной черной надписью «Личное дело» и сказал:
— Некоторые материалы Гаюр-заде принес два дня назад, не успели подшить. Извините.
— Садитесь! — сказал нарком и внимательно, от первого до последнего листка просмотрев дело, глянул на Дадоджона. — Ясно, — произнес он, закрыл папку и уточнил: — Значит, раньше этих материалов не знали?
— Нет, — ответил заведующий. — Мне кажется, они поступили в школу недавно, ну, может быть, несколько месяцев назад.
— Так правилен этот факт или нет? — вновь посмотрел нарком на Дадоджона.
— Я все сказал, — ответил Дадоджон, немного осмелев. — Если сын отвечает за отца, я в вашей власти.
Нарком улыбнулся.
— Сын не отвечает за отца, ты это обязан знать, — сказал он. — Но тебе не следовало скрывать, надо было написать всю правду… Ладно, посчитаем твоей ошибкой, отнесем на издержки молодости, как-нибудь уладим. Думаю, мы выдадим тебе диплом.
— Когда? — вырвалось у Дадоджона.
— Через несколько дней у нас совещание… — начал было нарком, — однако тут же оборвал себя и сказал: — Но ты езжай домой. Диплом мы вышлем в Богистан… потом.
— Значит, мне искать другую работу? — запальчиво произнес Дадоджон.
Нарком вновь улыбнулся.
— Не горячись! — сказал он. — Ты парень смышленый, должен понимать, что к чему, и делать правильные выводы. Диплом свой ты получишь, это я тебе говорю! Но наберись терпения, ясно? Я сегодня же позвоню вашему секретарю райкома Аминджону Рахимову, он подыщет тебе подходящее место. Ты можешь поработать пока юрисконсультом или в адвокатуре, мы выдадим тебе временное удостоверение.
— Спасибо! До свидания! — крикнул Дадоджон, вспылив, и выбежал из кабинета. Он трясся от охватившего его бешенства. В висках стучало, голова раскалывалась.
К гостинице Дадоджон подошел, сгорбившись, словно под ярмом. В вестибюле, у барьера, за которым восседал администратор, стоял Истад-ака с каким-то краснолицым толстым мужчиной.
— Эй, эй, иди сюда, дорогой! — помахал Истад-ака рукой. — Вот еще один наш земляк объявился. Вы знакомы?
— Нет, — сказал Дадоджон.
— А я наслышан про вас, — разулыбался мужчина. — Вы гордость нашего Богистана, восходящая звезда! В Богистане только про вас и говорят. Ваш ака Мулло на редкость прекрасный человек. Энергичный и щедрый, отзывчивый, добрый!.. Говорят, он сосватал вам сестру прокурора, вроде и помолвка была?..
— Помолвка? — удивленно произнес Дадоджон.
Мужчина расхохотался:
— Ах, шутник!.. Невинная дева!.. Артист!.. В вас пропадает артист!
Кто знает, сколько он и Истад-ака заливались бы смехом, да, к счастью, администратор протянул мужчине ключ от номера, и они, подняв тяжелые чемоданы, стоявшие у их ног, сказали, что через полчаса зайдут за Дадоджоном, и полезли, пыхтя, на второй этаж.
— Что же вы не сказали, что вы друг и земляк нашего уважаемого ака Истада? — льстиво улыбаясь, спросил администратор.
Дадоджон зло посмотрел на него и ответил, что идет на вокзал за билетом, вечером освободит номер и просит об одном: чтобы его оставили в покое.
24
В девять часов вечера, когда уже совсем стемнело, поезд Сталинабад — Москва отправился в путь. Теперь Дадоджон ехал в обыкновенном плацкартном вагоне, но и на этот раз ему попались хорошие попутчики. Верхние полки заняли военный в погонах старшины и железнодорожник с обвислыми усами. Едва поезд тронулся, они улеглись спать. Напротив расположился молодой солдат, он выписался из госпиталя и ехал до Пензы. Его звали Иван. Голубоглазый, русоволосый, с открытым добрым лицом, он сразу же располагал к себе. Узнав, что Дадоджон тоже воевал, заговорил по-свойски, как будто знал его целую жизнь.
— Ты бывал в наших краях? — спросил Иван.
— Проездом, — ответил Дадоджон. — Когда ехали на переформирование.
— Значит, ничего не видал! — засмеялся Иван. — Таких мест на всем белом свете не сыскать. Одни леса чего стоят! Какие хочешь деревья растут: дуб, сосна, ольха, березы, клены… А какая охота! А воздух какой! Дыхнешь — запьянеешь! Наше село на взгорке, с одной стороны — заливные луга и речушка, с другой подступает сосновый бор, красота круглый год! Летом не такая жарынь, как тут, росистое лето, свежестью дышит, а зимы белоснежные, морозы бодрящие… — Иван опять рассмеялся. — Оттого и девки, должно быть, ядреные… Нет, правда, — сказал он потом, — девчата у нас как на подбор, одна красивее другой…