Секретарь, припомнил Дадоджон, в дом не вошел, распрощался у ворот, не внял просьбам и уговорам ака Мулло, сослался на отсутствие времени. Почему он так поступил? Не зашел даже на минутку, на пиалку чая! В чем дело?
— Мы с вами еще не раз увидимся, — сказал он Дадоджону.
Бурихон же попросил разрешения остаться. Его гонора с избытком хватило бы на десятерых. Еще бы: прокурор, главный законник района!.. Однако водку и вино хлещет дай боже. На радостях ака Мулло изменил себе. Сколько Дадоджон помнит, в доме не держали и капли спиртного. А вчера лилось рекой. Сам ака Мулло, как всегда, воротил нос, но гостям не жалел. Назвал Бурихона виночерпием, тот и старался: гостям подливал и себя не забывал. Подсмеивался над Дадоджоном: «Тоже мне вояка, пить не умеешь…» Хорошо, вмешался ака Мулло, велел Бурихону не приставать. Дадоджон сидел между ними, так что уйти не мог. Даже когда выходил во двор, кто-то следовал за ним и удерживал своей болтовней.
Да, много причин, помешавших свиданию. Но разве от этого легче? Сто бурихонов и тысяча гостей не стоят одной минуты, потраченной Наргис на ожидание. Надо было извиниться перед всеми и прибежать хоть на секунду. Но он не сделал этого, он оказался безвольным, как последний тюфяк, изменником, не сдержавшим слова, трусливым мальчишкой!
Всю жизнь машет он кулаками после драки, сперва что-нибудь натворит, а потом казнится. Стыдится и смущается, где не нужно, молчит, когда нужно кричать, подчиняется всем и вся, позволяет вить из себя веревки. Да, он виноват, кругом виноват! Ему бы ответить вчера ака Мулло как подобает мужчине, а он распустил сопли. Если он и впредь будет вести себя так безвольно, то ака Мулло добьется своего, не позволит жениться на Наргис. Но почему ака Мулло против Наргис? Неужели только потому, что она единственный ребенок в семье и якобы поэтому будет бесплодной? Но это же несерьезно. Глупость это, собачий вздор! Нужно быть идиотом, чтобы поверить в подобные бредни.
Размышляя, Дадоджон то сидел с опущенной головой, то вскакивал и нервно ходил вперед-назад, спотыкаясь о камни, то стоял, устремив взор на тропинку, на которой должна была появиться и, увы, не появлялась Наргис.
Солнце поднялось уже высоко, с хлопкового поля доносились веселые голоса сборщиков. «Может быть, Наргис там?» — вдруг подумал Дадоджон и тут же перемахнул через речку. Он пошел прямо, продираясь сквозь густой кустарник, скрывавший поле, и, когда оставалось сделать несколько последних шагов, услышал девичий голос:
— Гульнор, Гульнор! Ты слышишь меня? Куда запропастилась Наргис? Второй день уже не вижу.
— Заболела Наргис, — отвечала Гульнор. — Сегодня доктора вызвали.
— Как заболела? — прозвучал третий голос. — Вчера вечером видела, здоровой была.
— Не знаю. Сбегаю в перерыв…
Дадоджон был ошеломлен. Девушки заговорили о чем-то другом, а он, придя в себя, ужаснулся. Наргис заболела! Вчера вечером ее видели здоровой, а сейчас плохо, вызвали врача… Что случилось? Бежать, скорее бежать к ней!
Ломая кусты, Дадоджон повернул назад, перепрыгнул через речку, быстро поднялся и побежал по тропе в гору. Выбрался на дорогу садами. На улицах кишлака попадались знакомые, здоровались с ним, пытались вступить в разговор, но он ни с кем не задерживался, отвечал кивками и, провожаемый изумленными взглядами, прибавлял шаг. «Скорее! Быстрее!» — подгонял он себя и, только свернув в переулок и увидев мальчишек, игравших возле дома Наргис в бабки, остановился перевести дух. Его сердце гулко стучало, ноги вдруг отяжелели.
Мальчишки, увлеченные игрой, не обратили на него никакого внимания. Дадоджон медленно подошел к ним и спросил, не видели ли они Наргис. Ребячье любопытство победило азарт. Тараща глазенки, мальчишки наперебой отвечали, что нет, Наргис не видели, а доктор в доме Бобо Амона был, приехал и уехал на лошади.
— Давно?
— Нет, недавно.
— Он долго сидел, целый час!
— Сказал, еще вечером приедет.
— Его Бобо Амон провожал…
Услышав все это, Дадоджон решительным шагом направился к дому кузнеца. Наплевать на условности! К черту! Он должен увидеть Наргис, узнать, что случилось… Но едва Дадоджон отворил калитку, как оказался лицом к лицу с Бобо Амоном. Он не успел и рта открыть — почувствовал сильный толчок в грудь и, едва удержавшись на ногах, поспешно отступил. Перед ним стоял Бобо Амон и зазвеневшим от ярости голосом спросил: