Среди этих завсегдатаев были мистер Болз, знаменитый бакалейщик с Саус-Одли-стрит, человек весьма состоятельный и имеющий, как говорили, двадцать тысяч фунтов капитала; Джек Снэффл, содержатель ближайшего извозного Двора, большой охотник до пения; торговец скобяными изделиями Клинкер, - все это были женатые и вполне преуспевающие джентльмены; затем гробовщик Трэсл и прочие. Лакеи, разумеется, не имели сюда доступа, если не считать двух-трех избранных дворецких или мажордомов, допускавшихся в этот круг; ибо членам, его составлявшим, было слишком хорошо известно, как важно поддерживать хорошие отношения с этими лицами, - не однажды счет какого-нибудь милорда был оплачен или распоряжение какой-нибудь миледи исполнено только благодаря застольным беседам в "Сапожной Щетке" и дружественным связям между членами клуба.
Украшением этого общества были два холостяка, два самых что ни на есть избранных представителя своего класса, - мистер Булей, портной из знаменитой фирмы "Линдси, Булей и Кo" на Кондит-стрит, и мистер Эглантайн, прославленный парикмахер и парфюмер с Бонд-стрит, чье мыло, бритвы и патентованные, пропускающие воздух парики были известны всей Европе. Линдси, старший компаньон этой фирмы, владел прекрасным домом в Риджент-парке, выезжал в собственном кабриолете, и его участие в делах фирмы ограничивалось тем, что он дал ей свое имя. Булей же жил при лавке, сам в ней работал, и говорили, что его покрой не уступал в элегантности покрою любого другого портного в городе. Булей и Эглантайн были соперниками во многих отношениях; они соперничали в следовании моде, в остроумии и, самое главное, оба притязали на руку вышеупомянутой очаровательной молодой леди, черноглазой певуньи Морджианы Крамп. Оба они были отчаянно влюблены в нее, и каждый в отсутствие другого старался всячески унизить соперника. Булей утверждал, что настоящее имя парикмахера совсем не Эглантайн, что он только пускает пыль в глаза (но Булей не проведешь), что он целиком и полностью находится в руках евреев и что его лавка со всеми складами всецело принадлежит ростовщикам. Эглантайн, в свою очередь, заявлял, что утверждение Булей, будто он ведет свой род от кардинала, чистейшая выдумка, что хотя он и компаньон фирмы, но доля его составляет всего лишь шестнадцать процентов, что дела фирмы запутаны и она кругом в долгах. Во всех этих утверждениях, как это всегда бывает, крылась большая доля истины и не меньшая доля злостной клеветы; так или иначе, оба джентльмена занимали видное положение в своем кругу, и родители Морджианы не без одобрения относились к обоим претендентам. Мистер Крамп был на стороне портного, тогда как миссис Крамп со всем пылом стояла за галантного парфюмера.
Любопытно отметить, что оба джентльмена нуждались во взаимных услугах: Булей - по причине преждевременно появившейся лысины, а может быть, в силу еще более рокового недостатка, нуждался в парике, тогда как Эглантайну, страдавшему чрезмерной полнотой, чтобы выглядеть мало-мальски пристойно, требовался хороший портной. Он носил коричневный сюртук, обшитый шнуром, и с помощью всевозможных ухищрений всячески пытался скрывать свою тучность; однако слова Булей, что в своем одеянии он всегда будет выглядеть деревенщиной и что только один человек во всей Англии способен сделать из него джентльмена, запали парфюмеру в самую душу, и ни о чем на свете он так не мечтал (если не считать, разумеется, руки мисс Крамп), как о сюртуке от Линдси, уверенный, что тогда уж Морджиане перед ним не устоять.
Если Эглантайну причинял множество хлопот его костюм, то он, со своей стороны, не упускал случая жестоко поиздеваться над париком Булей, ибо последний, хотя и пользовался услугами лучших парикмахеров, никак не мот раздобыть парика, который выглядел бы на нем естественно, и злосчастное прозвище мистера Паричка, которым наградил его один цирюльник, сохранилось за ним даже в клубе, так что ему приходилось то и дело краснеть, когда кто-нибудь намекал на это обстоятельство. И Эглантайн и Вулси давно бы уже с радостью покинули "Отбивную", но, имея определенные виды, ни один из них не решался оставить поле сражения за соперником.
Нужно отдать должное мисс Морджиане: она ни одному из них не отдавала предпочтения и, принимая в подарок флакон одеколона, или гребень от парикмахера, или же билет в оперу, приглашение в Гринвич или кусок настоящего генузского бархата на шляпку (предназначавшегося первоначально для жилета) - от другого обожателя, была одинаково мила с обоими и каждому преподнесла по локону своих прекрасных шелковистых волос. Это было все, чем она располагала, бедняжка! Я как же еще она могла отблагодарить своих обожателей, как не таким скромным и безыскусным выражением признательности? В тот день, когда соперники обнаружили, что они оба обладают локонами Морджианы, между ними разразилась бурная сцена, окончившаяся ссорой.
Таковы были хозяева и посетители нашей маленькой "Сапожной Щетки", с которыми (поскольку глава эта вводная и не претендует на полноту, а значит, и на последовательность) мы должны на время разлучить читателя и перенести его всего только (так что не надо пугаться) на Бонд-стрит, где его внимания ждут некоторые другие персонажи.
На Бонд-стрит, неподалеку от магазина мистера Эглантайна, расположены, как это всем хорошо известно, "Виндзорские конторы". Тут же находится Дидлсекское страховое общество (Западный филиал), "Британская и Иностранная Мыловаренная Компания", всеми уважаемая контора прославленных адвокатов Кайта и Левисона; впрочем, поскольку имена других владельцев контор не только выгравированы на дощечках, но и занесены в придворный календарь мистера Бойля, то совершенно излишне перечислять их здесь. Здесь-то, на антресолях (между просторными залами "Мыльной компании" в бельэтаже со статуей Британии, протягивающей пакет с мылом Европе, Азии, Африке и Америке, и Западным филиалом Дидлсекского общества в первом этаже), проживал некий джентльмен: по имени Говард Уокер. На дверях конторы этого джентльмена, на медной дощечке, чуть пониже его имени было начертано слово "агентство", а потому мы вправе предположить, что он действительно занимался этим таинственным делом. Выглядел Уокер чрезвычайно почтенно: у него были пышные бакенбарды, темные глаза (которые слегка косили); он всегда ходил с тростью и в бархатном жилете. Он был членом клуба, посещал оперу и во всех подробностях знал театральную закулисную жизнь; кроме того, он имел обыкновение употреблять в разговоре кое-какие французские словечки, которых он нахватался во время пребывания "на континенте"; в самом деле, в его жизни бывали периоды, когда ему представлялось крайне удобным обретаться в Булони, где он научился курить, играть в экарте и на бильярде, что чрезвычайно пригодилось ему впоследствии. Он был завсегдатаем лучших бильярдных залов в городе, и маркер Ханта мог дать ему вперед не более десяти очков. Кроме того, мистер Уокер был знаком с некоторыми представителями высшего света, так что его нередко можно было видеть прогуливающимся под руку с такими особами, как милорд Воксхолл, маркиз Биллингсгет или капитан Бафф, при этом он раскланивался с молодым Мозесом, щеголеватым бейлифом, с содержателем игорного дома Лодером или с Аминадабом, торгующим сигарами в Квадранте. Порой мистер Уокер отпускал усы и именовал себя капитаном Уокером - он считал себя вправе претендовать на это звание, ибо некогда числился на службе у ее величества королевы Португальской. Вряд ли следует говорить, что он не раз представал перед судом по: делу а банкротстве, Однако тем, кто недостаточно хорошо знаком: с его биографией, довольно трудно поверить, что он столько раз оказывался неплатежеспособным ж был тем самым лицом, которое в долговом списке значилось под именем Хукера Уокера то виноторговцем, то комиссионером, то продавцом нот и еще бог знает кем. Дело в том, что, хотя он и предпочитал называться Говардом, настоящее его имя было Хукер, именно так окрестил его почтенный старый родитель, бывший священником и предназначавший сына для той же деятельности. Но так как старый джентльмен умер в Йоркской тюрьме, куда был посажен за неуплату долгов, то ему не удалось привести в исполнение свое благочестивое намерение; и молодой человек был брошен на произвол судьбы (как он имел обыкновение говаривать, неизменно сопровождая свои слова градом проклятий) и начал самостоятельную жизнь в очень раннем возрасте.