Князь вдругорядь позвал столяров и плотников со стамесками и рубанками.
А надо сказать, что жил в тех краях старый волхв. Был у него домишко, но замшелый дед охотнее ночевал в лесу, под елкой, или в лугах, где уже сметали в стога сено. Поэтому его хоть и уважали за познания, а считали чудаком.
И заявился он к князю.
– Княже, – говорит, – а ведь деготь тот неспроста.
– Еще бы неспроста! – отвечает угрюмый князь. – Отстань ты, Перуна ради, и без тебя тошно. Или скажи – может, знаешь какой отвар, чтобы им деготь с ворот смыть поскорее?
– А что, княже, сильно ли тебе тот деготь мешает? – спрашивает волхв. – Скажем, ворота открывать-закрывать мешает?
– Еще бы не мешал! Все соседи смеются и пальцами кажут!
– Посмеются да и перестанут.
– Дочек замуж не возьмут.
– Угомонятся да и возьмут.
– Тебя послушать – так и сводить деготь с ворот незачем! – возмутился князь. – Вот сам трех дочек родишь, тогда я на тебя погляжу!
– Послушайся доброго совета, княже, – вдруг построжев, сказал волхв. – Оставь все как есть. На каждый роток не накинешь платок, и беспокоиться, чего про тебя дураки с пустомелями подумают, – зряшное занятие. Пусть ворота постоят черными, пусть соседи видят, что тебе на их сплетни начхать. И посмотришь, что из этого получится.
Не убедил. Махнул рукой, пригорюнился и пошел из детинца прочь.
Деготь с ворот ободрали, наново их выстругали. Стоят себе чистенькие, как новенькие.
А еще какое-то время спустя третий молодец прибыл. Конь под ним лебедем плывет, сам – кровь с молоком, улыбнется – словно солнышком осветит. У того, правда, не гусли – свирелька с собой имелась. Понятное дело, вечером сел на завалинке да заиграл.
Этого на княжий двор уж не звали, но, видать, он и сам был не промах: как ночь, так и уходит, крадучись, со двора, где встал на постой, заявляется перед рассветом.
Ну, тут уж сам Перун велел и в третий раз ворота дегтем мазать. Правда, кому именно велел – так и осталось непонятно.
Князь разъярился, сам наблюдал, чтобы столяры и плотники ни одной черной капелюшечки не оставили, да сверху хорошенько рубанками прошлись. Опять ворота чистотой засверкали.
Да только недолго они сверкали. Приволоклась Орда. И тащила она за собой большой, в южных землях прихваченный таран, именуемый барашком, потому что главное его подвешенное на цепях бревно, которым, раскачав, бьют в преграду, завершалось бронзовой бараньей башкой.
Подтащили таран к детинцу, под стрелами добрались до моста, перерубили канаты, мост пал, и тогда уже, пихая сзади, подогнали барашка. И дюжины ударов не понадобилось – истончившиеся от стамесок с рубанками чистенькие ворота треснули, развалились, и Орда хлынула в детинец.
Вот когда вспомнил князь старого волхва. Однако было поздно.
Я к чему клоню? За девками следить надо, девичья честь дороже многого, это всякий сосед тебе скажет. Да только крепкие ворота, пожалуй, подороже нее встанут – особенно если за горным кряжем шевелится хитрая Орда…