Разумеется, основным реабилитирующим фактором для Катерины на какое-то время стал алкоголь. А после того, как огненная вода перестала производить должный терапевтический эффект, Вилкина взяла себя в руки и нашла силы признаться самой себе: «В смерти Романа Евгеньевича Звягинцева виновата она и только она». И ей теперь с этим жить.
Катерина приняла эту мысль, и была готова к любому наказанию. Изменить она уже в любом случае ничего не могла — все уже случилось. По головке Катерину за самоуправство, разумеется, никто не погладил — заслуженное наказание в виде лишения очередного повышения в звании, строгого выговора с «занесением» и понижении в должности она уже понесла. И это было странным решением, поскольку само дело Горина попросту замяли. Теоретически Вилкину просто не за что было наказывать. Дело о маньяке, оставлявшем трупы в парках, закрыли в связи с гибелью главного подозреваемого. К слову, вешать все трупы на гражданина Евросоюза, убившего Звягинцева и посягавшего на жизни Вилкиной и отца Евгения не стали. Видимо, побоялись международного резонанса. Козлом отпущения в этой истории сделали погибшего наркомана Кирилла Бражникова. Ну а что тут поделать — политика, что б ее. Удобно, когда главные подозреваемые мертвы. Можно выкрутить все так, как необходимо следствию. Катерине же даже не пришлось дело закрывать — за нее все сделали коллеги, пока она лежала в госпитале. На ее резонные вопросы по этому делу ей строго так ответили, что, мол, нет больше никакого дела о маньяке. Нет, и не было никогда. Беседу с ней тогда проводил тот странный гэбэшник, который, как поняла Вилкина, курировал в стране дела мира Ночи и являлся непосредственным начальником отца Евгения.
— Забудьте, Екатерина Алексеевна, вы это дело, — уговаривал он Вилкину, сидя возле ее постели сразу же после того, как девушка пришла в себя. — Это высшая лига. Туда простым смертным путь заказан. Иначе нам придется работать с вами несколько иными методами. Нет никакого мира Ночи. Все, что вы могли узнать в ходе расследования дела о маньяке — простая манипуляция с сознанием. Мира Ночи не существует.
На нет, как говорится, и суда нет — убиваться конкретно по этому поводу Вилкина и не планировала. У нее был куда более изощренный план наказания самой себя. Она боялась себе признаться, но где-то в глубине души планировала закончить собственную карьеру и жизнь приблизительно так же, как сделал это стеснительный и сентиментальный Рома Звягинцев. Она попросту сгорит на работе, делая этот мир чище. И это ее последнее слово. Осталось лишь разобраться, какой именно мир ей хотелось сделать чище — этот, с маньяками, криминальной мокрухой и бытовыми убийствами, или тот, о котором она узнала совсем недавно, и забыть о котором, уже вряд ли получится. Как бы того ни просил генерал ФСБ.
— Вызвали, Виктор Геннадьевич? — В кабинет начальника Вилкина лишь голову просунула, надеясь на короткое замечание или легкий втык. Не тут-то было.
— А, вы? — Сапогов коротко взглянул на торчащую в дверном проеме голову. — Да, вызывал. Заходите, садитесь.
Вилкина прошла и присела на «стульчик» — так в их отделе называлось до безобразия неудобное кресло, которое Сапогов поставил напротив себя специально для того, чтобы получающий от него втык подчиненный чувствовал себя максимально дискомфортно. От этого «стульчика», для чего-то привинченного к полу, было одинаково далеко как до всех стен, так и до выхода из кабинета. Человек сидел, словно прыщ на кончике начальственного носа и не мог никуда деться от его испепеляющего взгляда. Теоретически, восседавший на «стульчике» подчиненный должен был чувствовать себя одиноко и униженно — что-то вроде наказания «углом» в детстве, только для взрослых. Бывалые «залетчики» к Сапогу на «стульчик» ходили с каким-нибудь делом или с целым ворохом документов в руках. Ими хотя бы прикрыться можно было, и пальцы рук занять. Вилкина же сейчас скромно прикрылась своим дамским рюкзачком. Волноваться она не планировала. Все хреновое, что могло с ней произойти в плане карьеры — уже произошло. Ниже помощника следователя упасть уже не получится.
— Вот, ознакомьтесь, Екатерина Алексеевна. — Сапогов протянул девушке через стол какое-то дело. — Думаю, вы уже набрали форму и готовы к настоящей работе.