– Ветер! – крикнула девушка. Не надеялась, что он ее услышит, но и не собиралась сдаваться. – Эй!
Алена раз за разом повторяла его имя, но даже эхо молчало. Тогда она попробовала звать лешего, но и тот не откликнулся.
Как слепой котенок, шла то в одном, то другом направлении и словно ходила по кругу. Отчаявшись, бросила собранные грибы и села на землю. Обняла руками колени и заплакала. Так страшно было пропасть в незнакомом месте, никогда больше не увидеть бабушку и отца. Она бы все ему простила, если бы только смогла вернуться домой. Сильнее было жаль Ветра. Он точно без нее пропадет, еще хуже – решит, что она испугалась и бросила его. Он погибнет, а она точно останется здесь навсегда. Лучше бы ей и вовсе никуда не идти, чем умереть в этом заколдованном лесу в одиночестве.
Алена размазывала по лицу злые слезы, то молилась, то проклинала свою судьбу и собственную глупость. Выплакав, казалось, их все, встала, подняла собранные грибы и осмотрелась. Выбрала из всех возможных то направление, где было больше света и пошла вперед. Даже если выйти с другой стороны, решила девушка, можно по дуге обогнуть лес и выйти к холму с которого она упала. Так будет проще найти место стоянки. Не блуждать же по зарослях, пока не стемнеет.
Ночевать одной было страшно, а с Ветром, пусть и посторонним человеком, она не чувствовала себя брошенной. Его спокойная уверенность передалась ей, вернула надежду. Сдаваться, несмотря на голод и усталость, Алена не собиралась.
***
Лес не заканчивался. Становился все более мрачным и густым. Солнце склонялось все ниже, не освещало дорогу, не подсвечивало листья. На смену птичьей разноголосице пришла тишина. Еще немного, и ночь снова укроет мир темно-синим расшитым звездами покрывалом.
Алена упрямо шла вперед. Ноги, стертые до крови, почти не слушались, руки дрожали. Последние шаги дались особенно тяжело, превратившись в настоящее испытание.
Девушка брошенным мешком упала на грубо сколоченную лавочку, приютившуюся рядом с деревянным домом. Прислонилась спиной к бревнам, еще хранившим тепло солнечного дня и не заметила, как задремала.
Сколько она проспала, Алена не знала. Проснулась от того, что кто-то настойчиво тряс ее. Потянулась, застонала от боли, пронзившей мышцы, не привыкшие к подобной нагрузке. Встала, хотя едва держалась на ногах от усталости и чуть было не села снова от неожиданности.
Перед ней стояла высокая, худая как жердь старуха, опиравшаяся на деревянную клюку. Длинное украшенное богатой вышивкой платье опускалось до земли. С тканого пояса свисали многочисленные обереги – фигурки лошади и утки, незнакомые символы, заключенные в круг. Прядь седых волос выбилась из-под платка, упала на покрытое морщинами лицо, но незнакомка не заметила этого.
Гостья чувствовала себя экспонатом музея под внимательным немигающим взглядом пожилой женщины.
– К добру или к худу? – спросила последняя, не скрывая любопытства.
– Не знаю, бабушка, – ответила Алена. – Вы правда реальная? Не привиделись мне?
– Живая, – неожиданно улыбнулась старуха. Морщинки лучиками разбежались от водянистых почти прозрачных глаз. – Уж и не думала, что доживу…
О ком говорила незнакомка, Алена не поняла, а переспрашивать не стала. За несколько дней, проведенных в лесу, она уже перестала чему-либо удивляться. Хозяйка, несмотря на кажущуюся немощь, тоже не выглядела испуганной, и девушка решилась.
– Бабушка, помогите, пожалуйста. Я больше не знаю, кого просить. Я могу убрать в доме, принести воды – все, что угодно, только помогите.
– Пойдем в избу, там расскажешь, – произнесла старуха. Толкнула массивную деревянную дверь и скрылась внутри. – Проходи, не стесняйся.
Алена никогда не была религиозной, но непроизвольно осенила себя крестным знамением и только после этого вошла внутрь. Осмотрелась. Большую часть жилища занимала белая русская печь. Гостья такие только в учебниках по истории видела и помнила по рассказам бабушки. У самой Евдокии Макаровны газовое отопление стараниями сына появилось одной из первых в селе.
Свет едва проникал в крошечные оконца, затянутые то ли полупрозрачной тканью, то ли чем-то еще. Стол, две узких лавки, одна широкая у стены и многочисленные пучки растений, свисавших с потолка, составляли все внутреннее убранство дома.
– Садись, рассказывай.