- Сын Владимира Никитича Неслюдова - Владимир Владимирович, представил Володю Николай Иванович своей жене.
- Анна Тимофеевна, - назвала она себя.
Затем он познакомился с дочками - Татьяной и Ольгой, подумав при этом, что здесь, как и во многих других русских семьях, не обошлось без "Евгения Онегина", и с внучкой Машенькой - маленькой девчушкой со смешливым и, как показалось Володе, даже чересчур ироническим выражением лица.
Руки ему не предложили помыть, а сам он почему-то постеснялся попросить об этом, и сел за стол с немытыми руками и принялся за чай и бутерброды.
Николай Иванович развернул письмо и заглянул в него.
- Владимир Никитич, - сказал он, - пишет, что вы владеете персидским языком.
- Да, - ответил Володя.
- Хорошо?
- Не очень хорошо, конечно. Но читаю и говорю, да и написать могу.
- А с таджиком объясниться вы сможете? - Николай Иванович перешел на таджикский язык.
- Смогу, - ответил Володя по-таджикски. - Со мной на курсе учились таджики, и в общем они меня понимали.
- А как у вас с турецким? - спросил Николай Иванович, снова заглядывая в письмо.
- Читаю. Говорю плохо. Да и читаю со словарем.
- А с арабским?
- Арабский знаю.
- Говорите свободно?
- В общем свободно.
- Очень хорошо, - заключил Николай Иванович с такой гордостью за Володю, словно это он научил его всем этим языкам. - А какие это "несколько европейских языков"?
- Английский, немецкий, французский. Немного итальянский и испанский. Латынь. - Володя искоса посмотрел на синеглазую, редкостно красивую Ольгу, которая сидела против него, и снова опустил глаза на бутерброды.
- Что ж, это весьма основательная подготовка, - решил Николай Иванович. - Весьма основательная. Ну, а судя по тому, что пишет Владимир Никитич, вы хорошо знакомы и с особенностями жизни Хорасана и вообще Востока в средние века... Но сознаюсь, никогда бы не подумал, что такой убежденный естественник, как академик Неслюдов, вручит своего сына госпоже Клио - грустной и переменчивой музе истории.
Володя вздрогнул и беспокойно оглянулся. Где-то на улице раздался продолжительный и странный крик - громкий, натужный, мучительный. Он быстро обвел взглядом присутствующих. Николай Иванович как ни в чем не бывало маленькими глотками пил чай из высокого стакана в серебряном подстаканнике, Анна Тимофеевна положила прозрачное абрикосовое варенье в стеклянное блюдце.
- Что это? - спросил Володя.
- О чем вы? - не понял Николай Иванович.
- Вот этот крик.
Он увидел, как потупилась Таня, как широко открыла глаза Машенька, как с ложки, которую держала Анна Тимофеевна, варенье закапало на скатерть.
- А, это осел, - спокойно сказал Николай Иванович. - Химар по-арабски.
Машенька фыркнула.
- Маша, - предостерегающе сказала Анна Тимофеевна. - Ты уже поужинала? Можешь встать из-за стола.
Маша еще раз посмотрела с удивлением и насмешкой на огромного, толстого и, несмотря на это, похожего на школьника человека в круглых очках на большом круглом лице, который не знал, как кричит ишак, и ел так много бутербродов, сказала "спасибо" и отправилась на веранду.
Поздно вечером, осторожно устраиваясь на легкой койке, сразу подавшейся под его стокилограммовым телом, Володя перебирал в памяти впечатления этого первого дня в чужом доме.
"В общем все устроилось не так уж плохо", - думал он, разглядывая висевшие на стене огромные рога горного барана - архара. Вот если бы только Николай Иванович не предоставил ему свой кабинет - угловую комнату, отличавшуюся обилием полок, заполненных книгами, непонятными приборами из стекла и металла, ящиками со стеклянными крышками, за которыми виднелись наколотые на булавки бабочки и жуки, столов, уставленных такими же, как на полках, приборами, и почти полным отсутствием мебели, на которой можно было бы сидеть, - только два простых жестких стула. Для Володи поставили раскладную койку из алюминиевых трубок и очистили один из этих столов - на нем остался только микроскоп с двумя окулярами. Очень неловко все-таки, что он лишил старого профессора его кабинета. Но с другой стороны, хорошо, что Николай Иванович, который так ему понравился своим интересом к восточной литературе и знанием персидского, всегда будет рядом, что можно будет с ним посоветоваться.
Володя сам себе не хотел сознаться, что особенно радовала его и возбуждала неясные надежды мысль о том, что он будет жить в одном доме с Ольгой и каждый день на протяжении почти трех месяцев будет ее видеть, а может быть, и разговаривать. И вообще ему, постоянно отчужденно и настороженно жившему в собственной семье - за девять лет, минувших со дня смерти матери, у Володи появилось четыре, каждый раз все более молодых, мачехи; последняя из них - Алиса Петровна была всего на год старше Володи, - очень понравилось в этом доме. В доме профессора Ноздрина, где все так дружелюбно и мягко относились друг к другу, где во всем чувствовалось то, что называлось в книгах "семейным счастьем". Понравилась Анна Тимофеевна с ее обаятельным, сохранившим красоту лицом и стройной фигурой, молчаливая, по-пушкински сдержанная Татьяна, насмешница Машенька. И Ольга. Синеглазая Ольга, такая красивая и грациозная, что, по выражению одного восточного поэта, ее трудно было себе представить, как других женщин, спящей в постели: казалось, что она спит на ветке.
Днем, когда Володя работал - разбирал свои заметки, за дверью раздался негромкий скрип, затем дверь открылась, и в комнату въехала Машенька на трехколесном велосипеде.
- Дедушка позволял мне приезжать в его комнату, - сказала она, не глядя на Володю. - Посмотреть на жуков.
- Пожалуйста, и я позволяю, - ответил Володя.
- А вы не скажете, как дедушка, что я мешаю?
- Нет, не скажу.
Маша задумчиво покачивала педали, и велосипед медленно, нерешительно передвигался то назад, то вперед. Затем она оставила свой велосипед и уселась на стуле, который стоял перед столом.
- А вы песню знаете? - спросила она у Володи.
- Какую?
- Военную. "По долинам и по взгорьям".
- Знаю.
- И я знаю.
Володя не очень уверенно чувствовал себя с незнакомыми взрослыми и уж совершенно не знал, как себя вести с незнакомым ребенком.
- А где твоя мама? - спросил он.
- Мама в театре. На репетиции.
Володе хотелось спросить: "А где папа?" - его не познакомили с мужем Татьяны, но он сдержался и вместо этого спросил:
- Ты в школу ходишь?
- Нет. Я еще маленькая. Я еще не умею читать. А вы сказки знаете?
- Знаю, - неуверенно ответил Володя.
- Это хорошо, - одобрила его Машенька. - А вы много сказок знаете?
- Нет, не очень много.
- Расскажите, - предложила Машенька, подумала и добавила: Пожалуйста.
Володя попытался припомнить сказку об Иванушке-дурачке, но вспомнил только эпизод, когда Иванушка говорил на свадьбе "канун да ладан", и нерешительно предложил:
- Лучше я тебе почитаю.
- Почитайте, - не слишком охотно согласилась Машенька.
Он еще прежде заметил среди книг бейрутское издание "Тысячи и одной ночи". Он выискал в оглавлении сказки о Синдбаде-мореходе и стал переводить их Машеньке, на ходу адаптируя эти полузабытые и удивительные истории.
- Тебе интересно? - спросил он у Машеньки.
- Интересно, - успокоила его девочка. - Только не нужно все время спрашивать у меня - "понятно?".
- Хорошо, - покраснел Володя.
В двери постучали.
- Войдите, - сказал Володя, а Машенька как-то напряглась и слезла со стула.
Вошел Николай Иванович.