— Неправильно, Анн Ванн! Если складывать «а» и «вэ», то получится «эл».
Теперь Анна Ивановна догадывается, куда клонит Олег. «Ишь ты, — думает она, — уже „эл“ их волновать начало. Растут помаленьку». Но урок математики не предназначен для того, чтобы обсуждать проблемы «эл» между «а» и «вэ». Надеясь, что у Олега все же хватит ума остановиться, Анна Ивановна говорит строго, глядя прямо в глаза Кузнецову:
— Я сказала «а» плюс «бэ», а не «а» плюс «вэ». Ты прекрасно знаешь, что русское «вэ» в математике читается как «бэ».
Но Кузнецов уже несется. Он обязательно должен довести до конца свое черное дело.
— Так то в математике… А у нас в классе «а» плюс «в», значит Аня плюс Володя, а равняется «эл» — значит любовь.
Выпалив все это единым духом, торопливо, пока рот заткнуть не успели, Кузнецов горделиво умолкает. Он смотрит на первую парту в левой колонке. Остальные таращатся в ту же сторону. Очень всем интересно, какие сейчас лица у тех, на первой парте. Лица вполне подходящие. Аня Мельникова уткнулась в тетрадь, делает вид, будто и не про нее речь. Впрочем, делает это плохо, потому что щеки ее все же краснеют. Володя Климов морщится. Лицо у него такое, будто он решает трудную задачу.
По классу прокатывается смех.
— Довольно веселиться, — спокойно говорит Анна Ивановна.
Смех постепенно стихает. Только в дальнем углу подружки Вика и Лиля повизгивают от удовольствия.
— Игнатьева и Богатырева, будем ссориться, — предупреждает Анна Ивановна.
Все успокаиваются.
— Это неумная шутка, Кузнецов, — говорит Анна Ивановна.
— Он умнее не умеет, — подтверждает Игорь, который, впрочем, тоже смеялся.
— Кроме того, это нечестная шутка, — продолжает Анна Ивановна. — Ты должен извиниться.
Извиниться? Пожалуйста. Для любимой учительницы чего только не сделаешь. Кузнецов всегда готов.
— Извините, Анна Ивановна.
— Не передо мной.
Не перед вами? А перед кем же? Перед теми, что ли? Да пожалуйста.
— Извини, пожалуйста, меня, Володя, за то, что я сказал, будто ты любишь Аню. Извини меня, пожалуйста, Аня, за то, что я сказал, будто ты любишь Володю.
На лице Кузнецова столько скорби, столько безудержного горя, что класс снова начинает хихикать.
«Выгонять или не выгонять? — думает Анна Ивановна. — Пожалуй, не стоит. Если выгнать, получится так, будто все это слишком серьезно. Если не выгнать, — скорее забудут. Оставят ребятишек в покое».
— Вот и хорошо, — говорит Анна Ивановна. — Так чему же равно «а» плюс «бэ»?
— Це, — дружно орет класс.
— Вот и прекрасно. Пойдем дальше…
До конца урока больше никаких происшествий не было. До конца дня — тоже.
Отстояла Анна Ивановна у стола еще пять часов в других классах, хотела заглянуть на минутку к своим горлопанам, но вспомнила, что у них сегодня всего четыре урока. Их давно уже и след простыл. Такой народ: в школу шажком, а из школы бегом.
— Это какой же Кузнецов? — спросил Сергей Михайлович. — Тот, который в прошлом году скелет в окно выставил прохожим кланяться?
— Да, — подтвердила Анна Ивановна. — И тот, который в позапрошлом году к кроликам ужа посадил. Бедные зверушки чуть не в обморок попадали. Правда, потом он им целый кочан капусты принес.
— От кроликов — к скелету, от скелета — к любви… — усмехнулся Сергей Михайлович. — Пока — шуточки, а что дальше будет?
— Сейчас как будто шуточки прекратились. Но вот вдруг письмо это… Не понимаю — к чему оно? Есть в нем что-то… — Анна Ивановна поморщилась. — Что-то гаденькое. Я уверена, что Аня такого письма написать не могла.
Сергей Михайлович взял письмо, повертел его в руках. Вид у директора сделался задумчивый и нездешний. Как будто мысленно он был не в учительской, а где-то далеко-далеко. По этому виду давно, чуть не двадцать лет назад, безошибочно определяла Анна Ивановна, что смотрит ее ученик Сережа не в учебник, лежащий на парте, а в книжку, прикрытую этим учебником.
— Давайте рассуждать, — сказал Сергей Михайлович. — Письмо отпечатано на машинке. Для чего? Скорее всего, чтобы автора нельзя было узнать по почерку. Но конверт надписывается от руки. Такого почерка, вы говорите, нет ни у кого из ваших. Значит, автор сознательно меняет почерк. Он делает все для того, чтобы скрыть свое имя. Но на конверте полностью подписывается: Аня Мельникова. Абсолютная чушь!
— Если предположить, что письмо писала Аня, — сказала Анна Ивановна. — Но все очень естественно, если его писал кто-то другой.