На самом деле Мышееды представляли смесь различных племен и были потомками всевозможных отверженцев, бежавших из приморских поселков и кочевых стойбищ после какого-нибудь непоправимого преступления. Убийцы и осквернители домашнего огня, расточители стад, последыши выморочных семей и теперь, постоянно уходили в эти степи, необозримые, как море, где Мышееды обеспечивали им убежище и защиту от мести их врагов. Мышееды не боялись ни богов, ни людей; в своих стойбищах они не приносили жертв даже в то время, когда мстительный Дух Заразы проходил над землею, рассыпая направо и налево свои незримые стрелы. Они не боялись и не избегали смерти. Старики и больные приказывали родственникам немедленно убивать себя. Юноши и девушки лишали себя жизни по минутному капризу, от злости, от огорчения в любви, от обманутых ожиданий.
Мышееды относились к богам до такой степени непочтительно, что сочиняли насмешливые сказки о Кухте и его семье, полные крепкого и дерзкого юмора и дававшие перевес над глупым Вороном маленьким мышам благодаря их лукавому проворству. Они рассказывали об Авви, что он однажды показался на берегу в виде большого моржа и стал хвастать силою, но «люди» предложили ему покататься на оленях и, поймав на аркан двух больших диких быков, припрягли их к моржу; быки утащили его в горы, где он едва не погиб с голоду…
Их молодые парни обыкновенно соединялись в шайки, которые скитались на огромном пространстве, наводя ужас на соседей, хотя при энергичном отпоре они немедленно возращались вспять. Одна из таких шаек забралась теперь на Чагарское поле, конечно, не для торга, ибо у них не было ничего пригодного для обмена. Запрет Авви, однако, не имел в их глазах никакой цены, и вряд ли даже эти необузданные дети природы были в состоянии понять сущность временного мира, установленного на поле Чагарском.
Прежде всего они нуждались в пище, ибо у них не было ни запасов, ни друзей между оленеводами. Пока другие племена занимались жертвоприношениями, Мышееды всей гурьбой отправились на реку и, усевшись на самой большой полынье, где лед дал глубокие трещины, принялись удить рыбу. По своему обыкновению, Мышееды даже в рыбную ловлю вносили шум и насмешки.
— Ух, ух! — гикали они над прорубью, вытащив вертлявую рыбу на крючке.
— Старшего брата еще позови.
Другие громко свистали и топали ногами, рискуя разогнать рыбу, и, заглядывая в щели льда, насмешливо спрашивали: «Толстобрюхие поморяне, где вы? Пловцы с тупым носом, где вы?» — приравнивая жирных гольцов к жителям приморских поселков на севере и юге, в особенности к людям Юит, у которых были приплюснутые носы.
Уды их состояли из тонкого костяного колышка, к середине которого была привязана леса; когда рыба проглатывала колышек вместе с приманкой, при первом напряжении лесы он поворачивался поперек, подобно тюленьему гарпуну, застрявшему в ране. Однако чтобы рыба не соскальзывала с крючка, ее нужно было подсекать с такою силой, что леса, выскакивая из проруби, отлетала далеко назад вместе с добычею. Пользуясь этим, многие Мышееды не приносили даже уд: они просто стояли сзади рыболовов и следили, не сорвется ли прочь какая-нибудь рыба, высоко взлетевшая в воздух вместе с лесою. Такая рыба считалась их законною добычею, и они кидались на нее гурьбою, к великой потехе удильщиков, мстивших насмешками за свою потерю.
Иногда два или три человека, впившись в скользкое рыбье тело когтями и зубами, разрывали его на части и пожирали сырьем, выкинув внутренности и с хрустеньем перегрызая тонкие рыбьи кости. К вечеру несколько приморских рыболовов тоже пришли на реку, но лучшие места были заняты Мышеедами, а усевшись рядом с ними, нужно было подчиниться их безбожному обычаю, оскорблявшему пойманную добычу, или затеять ссору. Прморяне предпочли уйти за белый речной плёс к другой полынье, где рыбы было меньше, но где они могли заниматься ловлею по-своему, без всякой помехи.
Глава вторая
Торг начался на следующее утро без всякого определенного порядка. Старые знакомые менялись только друг с другом, не обращая внимания на приставания других. Иные, надев на руку свиток плохого ремня, ходили из стойбища в стойбище, не решаясь расстаться с своим товаром и не умея отыскать равноценного, но большая часть решалась на обмен быстро, руководствуясь внезапно вспыхнувшим желанием и не соразмеряя взаимной стоимости товаров.