Июнь 1998 года для Гарри Поттера вышел крайне непростым. Было ли дело в последствиях кровоизлияния, в необходимости отстаивать свою точку зрения и говорить самому, а не по бумажке, которую дал Перси, в вечном перешептывании, которое отныне его сопровождало повсеместно, и собственной колдографии, поселившейся на первой полосе, или еще в чем — Франко не знает, но июнь в его памяти остался месяцем бесконечных встреч и споров. Болезненное безволие, поразившее его на похоронах, дошедшее до того, что ему было все равно, что говорить, и он послушно говорил, что от него хотел слышать Шеклболт, понемногу отступало, сменяясь фирменным поттеровским упрямством и желанием следовать своему пути и своим целям. Для Министра это оказалось не слишком приятным сюрпризом.
В принципе, Кингсли Шеклболт не был плохим человеком или откровенным манипулятором. Не был он и плохим Министром. Умеренный консерватор, он был и остается на своем месте по праву, как человек, стабилизировавший общество после гражданской войны, не допустивший окончательного раскола и создавший все условия для дальнейшего развития без большой потери прежних достижений и полного отказа от древних традиций (чего боялись чистокровные представители древних родов).
Вот только для Гарри Поттера, при всей его поддержке позиции Министра, все это грозило жесткими рамками статуса «живого героя», когда каждое слово, взгляд, поступок мгновенно становились достоянием общественности, когда слава «победителя Волдеморта» оставляла крайне скудный выбор дальнейшей профессии и нивелировала все возможные достижения в иных отраслях деятельности в будущем. Обещанного пророчеством покоя он бы не получил еще как минимум лет десять, а жадное внимание со стороны окружающих уже сейчас доводило его до нервного срыва, хоть Поттер это и тщательно скрывал.
Утро понедельника 1 июня 1998 года началось отвратительно: с грандиозного спора с Кричером. Привыкнув к раннему подъему в больнице, Гарри подскочил в восьмом часу утра. Вот только вместо свежесваренного кофе (по которому он тосковал все неделю) он получил чашку бурды непонятного происхождения и пресные булочки.
— Кричер, где мой кофе?
— Пусть Гарри Поттер, сэр, простит ничтожного Кричера, но он больше не может делать хозяину Гарри кофе!
— Что за бред? Кричер, я неделю мечтал о твоем кофе! Убери эту бурду и сделай мне кофе.
— Кричер себя уже наказал и еще накажет, но Кричер больше не будет делать хозяину Гарри Поттеру кофе! Гарри Поттер, сэр, может прогнать Кричера, но Кричер не станет делать кофе!
— Чего?! Так, во-первых, я запрещаю тебе себя наказывать. А во-вторых, что за блажь? Почему нет?
— Кричер видел, что хозяину стало вчера плохо от одного единственного глоточка. Кричер был огорчен, а потом Кричер увидел бумаги на кухонном столе. Кричер осмелился прочитать их и мало что понял. Ему пришлось идти на поклон к презренной сквибе, что служила хозяину в магловском доме, позор какой, видела бы это моя хозяюшка! Мерзкая сквиба сказала, что если Кричер не хочет убить хозяина Гарри, то Кричер должен следить за питанием хозяина Гарии. Кричер здесь, чтоб служить дому Блэков, а хозяин Гарри Поттер — наследник славной фамилии…
Что называется, с добрым утром! Гарри почувствовал желание побиться головой об стену. Летти и его лечащий врач что-то такое говорили, но он пропустил это мимо ушей, а куда дел бумаги из клиники — и вовсе забыл, равно как и про дурацкие запреты. А эльф до бумаг добрался и прочел (надо же, он и читать умеет, вот никогда бы не подумал!), да что там, прочел, не поленился к Летти смотаться. Нет, вот стоило драться с Темными Лордами, василисками и дементорами, чтобы домашний эльф не давал тебе даже чашечки кофе выпить!
— Хорошо, — сказал Гарри, — Что это? — он показал на дымящуюся кружку с неизвестным содержимым.