***
В Тибет я ходил, на Памир я ходил.
Я группы туристов в Тибете водил.
(Скорее всего, память стала подводить поэта под старость, что не мудрено, учитывая извилистость жизненного пути. В противном случае он – шерп!)
***
Когда в Тегеране я был ямщиком,
То был с Грибоедовым близко знаком.
(Есть даже версия, что идея и рифмы «Горя от ума» были подсказаны Грибоедову Прутковым во время одной из поездок по Тегерану. Первоначально даже Чацкий, вызвав не карету, а рикшу, уезжал со словами: «Скорее, друг Прутков!»)
***
Народ в Тегеране жестокий и злой.
Три года в мечети служил я муллой.
(После убийства Грибоедова КП был вынужден маскироваться. Настоящий резидент!)
***
Кули я таскал и тюки я таскал,
И в смрадные трюмы кули опускал.
(Много позже КП признался, что тюки в трюмы он опускать так и не научился. Пожалуй, это единственное, чему не научился этот человечище в своей бурной жизни.)
***
Когда в Сингапуре я рикшею был,
То в день обгонял по десятку кобыл.
(КП был крепок здоровьем.)
***
Хоть рыбу лови, хоть газету читай,
Всегда у меня за спиной Гюльчатай.
(Будучи большим оригиналом, КП иногда звал супругу по-восточному, хотя настоящее её имя Антонида Платоновна, в девичестве Проклеветантова. Свадьба состоялась в 1828 году и с тех пор она неотступно следовала за мужем, даже когда он работал рикшей в Сингапуре.)
***
Царей – по едалу! Цариц – по …..!
Да здравствует царство рабочих везде!
(По-моему, это не вирша КП, а текст надписи на стене Бастилии, написанный кем-то 14 июля 1789 года. Не исключено, что это был отец Козьмы Пётр Федотович, поскольку в Париже доподлинно известно о ранении некоего Д'Апрутка при штурме крепости.)
***
Я популярен, как у римлян кифаред,
У чукчей – спирт, а у китайцев – иероглифы.
Когда подходит моей личности черед,
То извиняются и требуют автографы.
Я вензель ставлю: букву «К» и букву «П», -
Автограф мой. Лишь мне уступит он в известности.
-Оревуар. Адьё, месье. Прощай, купе! -
И зашагаю по давно известной местности.
Тюрьму оставив за плечами на версту,
Сел отдохнуть в тени раскидистой акации.
Опять семь суток пролетели как в бреду.
Я снова жертвой стал ужасной провокации.
Опять клевреты, ложь, намёки и враги.
Я не взрывал царя и не бежал на станцию!
Какой позор козьмопруткововой руки:
Свой вензель ставить на тюремную квитанцию!
(Эта зарисовка точно отражает атмосферу вражды, которая часто окружала поэта. На что только не шли недруги в попытках оклеветать передового человека и не дать распространиться его творчеству. Ведь царь Александр Второй был взорван через восемнадцать лет после кончины поэта! Возможно, стихотворение передано через медиума после смерти. Вопросы, вопросы…)
***
Я многое видел, я славно пожил.
Другой бы в штаны уж давно наложил!
(У многих окружающих частенько сдавали нервы, но КП всегда держал себя в руках.)
***
Даже до смерти устав,
Перед сном прочти устав! Глазенапу
***
Зашёл в трактир – и что же вижу?
Висят две жареных вороны.
Я заказал какой-то жижи
И «по-прутковски» макароны.
Потом узрел «пирог с Козьмою»
И так взревел во глубь трактира!
Опять едят пирог со мною?
Убийцы! Нелюди! Вампиры!
Ещё вчера на третьей яме
Мне рекламировал напрасно
Ямщик «хлеб прутный с отрубями».
К тому ж он выглядел ужасно.
«Язык Пруткова с гусьим салом»
И «потроха К.П. Пруткова», -
Уже и этого вам мало?
Но не сожрать Пруткова слова!
Нашли Пруткова – самоеда!
На днях видал «Пруткова вымя»!
Толпа! Останься без обеда,
Чем пожирать святое имя!
(Палец оскорблённому Пруткову никуда совать не рекомендую!)
***
Взгляд мутно ползёт по сукну стола.
В голове кавардак и тенета.
За это время даже камбала
Написала бы пару сонетов.
Толпа улюлюкает в проёме двери,
Хочет хлеба, зрелищ и моих сонетов,
А у меня нет темы, чёрт дери,
В голове вопросы без ответов.
Но увидел идущего по мне клопа.
Как сейчас закричит в восторге братия!
Мы с клопом выходим к толпе. Здорово, толпа!
Да здравствует российская демократия!
(Никогда не подозревал, что этот лозунг обязан жизнью клопу Пруткова.)
***
Может, кто, гуляя в поле
И завидя голых дев,
Позевнёт, почешет голень,
Громко охнет, запердев.
А другой, на девок глядя,
Тупо голову склонил,
Словно он не просто дядя,