Андрей недоуменно посмотрел на полковника:
— Так чем же я-то смогу вам помочь?
— Ну, ты же у меня умница, Андрюша, — полковник внимательно посмотрел на насторожившегося капитана и продолжил, сбиваясь на просительные интонации, — это, конечно, не приказ — просьба… В общем, сходил бы ты, Андрюша, в этот табор…
Увидев растерянно-протестующее выражение лица Арсеньева, командир поспешил уточнить:
— На разведку, Андрей, на разведку… Ну, а получится, вдруг, так и поговори… Я уж и не знаю, с кем там у них можно разговаривать. Если уж не получится, тогда дам приказ солдатикам… Они, конечно, быстро разгонят непрошеных гостей, но мы люди военные, а потому любим все вопросы решать миром.
Полковник помолчал, поразмыслил и уже через минуту привычным приказным тоном безапелляционно уточнил смысл дипломатической миссии Арсеньева:
— Узнай, капитан, сколько времени им понадобится, чтобы передвинуть стоянку подальше от аэродрома. И вообще! Сколько дней они собираются развлекать нас по вечерам своими вокальными экзерсисами. Безобразие, понимаешь! Ну как, справишься?
— Я так понимаю, что откажись я выполнить так называемую просьбу, и вас это обидит, — с улыбкой поинтересовался Андрей.
— Правильно понимаешь, капитан, — с улыбкой ответил командир.
— Тогда пошел, но за результат не ручаюсь.
— Ты постарайся, Андрюша, постарайся, — обрадованно оживился полковник. — Ты же у нас дипломат, каких свет не видывал.
Табор жил своей неведомой внешнему миру жизнью. Отправляясь туда, Андрей приготовился встретить скандальных, грязных, оборванных и дурно пахнущих людей, таких, какими он привык видеть цыган на центральном рынке и улицах города.
И еще он ждал предсказанной товарищами атаки цыганок, надоедливых, прилипчивых, с толпой чумазых, оборванных ребятишек.
Арсеньев, живо представив себе прикосновения их рук, хватающих его за рукава и полы кителя, сдвинул брови, жалея, что согласится выполнить эту неприятную миссию, и тяжело вздохнул.
Однако привычка доводить до конца любое, даже неприятное дело, да еще въевшееся в плоть и кровь чувство долга, заставляющее офицера любой ценой выполнять приказ командира, не оставляли места для колебаний.
Поглощенный своими противоречивыми чувствами, Андрей не заметил, как оказался в таборе.
И ничего не произошло. Не было толпы женщин и детей, как не было и бородатых смуглых мужчин с блестящими разбойничьими глазами.
Однако приход Андрея не остался незамеченным. Неведомо откуда рядом с ним появилась вдруг старая цыганка, одетая аккуратно и чисто, в темном платке, повязанном поверх совершенно седых волос, прядь которых белой полоской выбивалась на ее лоб.
Блестящие глаза старухи жили, казалось, своей собственной жизнью на неподвижном ее лице, изрезанном сетью глубоких морщин, и само лицо это поразило Андрея выражением внутреннего покоя и достоинства.
— Заблудился, офицерик, или в гости пожаловал? — певучим и не старым совсем голосом, со странным акцентом, спросила старуха, внимательно разглядывая Андрея.
— В гости… бабушка, в гости, — не зная, как обратиться к цыганке, и потому замешкавшись, ответил Андрей.
— Вот и хорошо, что в гости. Гость — посланец судьбы!
Цыганка, словно приветствуя пришедшего, чуть наклонила голову. Андрей поразился грациозности этого движения.
— Пойдем со мной, — повелительно сказала старуха.
Отвернувшись от офицера, она неторопливо пошла куда-то, словно не сомневаясь, что молодой человек последует за ней.
И действительно, Андрею ничего не оставалось, как сопровождать «старую ведьму», как он окрестил ее про себя.
По пути Арсеньев внимательно вглядывался в необычную и странную жизнь табора. Кипели висящие над кострами большие медные котлы, рядом с которыми суетились женщины, вываривавшие в них белье. Деловито занимались повозками и упряжью мужчины. И только детишки вносили в эту размеренную деловую жизнь красочный беспорядок, создавая веселый гам своими выкриками и взбивая быстрыми босыми ногами фонтанчики пыли.