По толпе прокатился смех, а молодой офицер, стоявший подле караульных, подлетев, отвесил Джайлзу оплеуху, да такую, что не удалось устоять на ногах.
— Следи за языком, сученок, — стальные пальцы вздернули за ворот, у самого лица блеснули злые зеленые глаза. Из них разве что молнии не летели – но только из них, все остальное лицо не выражало ни тени эмоции, напоминая маску брезгливой вежливости.
Отчего-то это укололо. Причем настолько, что Джайлз, оскалившись, плюнул в холеную морду.
Новый удар выбил из легких воздух, а следующий заставил упасть. Мир покосился, в глазах на миг потемнело.
Откуда-то из тумана вновь раздался голос клирика:
— Его Величество в своей милости принимает выкуп и дарует свободу Густаву Вароту. Однако если впредь…
В ушах звенело и какое-то время юноша лежал на земле, пытаясь собраться с силами, а затем его грубо вздернули на ноги и куда-то поволокли.
Происходящее догнало, только когда сковывающую руки цепь дернули вверх, а прямо перед лицом возник гладкий деревянный столб.
— За оскорбление капитана королевской гвардии, хулу на государство и церковь…
— А также на задницу одной женщины… — нужно было уже умолкнуть, но губы сами собой растягивались в истерической усмешке. Звон в ушах слегка утих, однако дышать все еще было тяжело, а тело колотила дрожь, не имеющая ничего общего со страхом. К горлу подступила тошнота. Впрочем, от ударов по голове такое случалось нередко.
— … приговаривается к двадцати ударам плети.
Затрещала разрываемая рубашка и Джайлз закашлялся от впившегося в горло ворота.
— Кажется, по закону перед наказанием меня должен осмотреть врач, — Джайлз не помнил, откуда знает это правило, но глянув через плечо на палача, с удовольствием понял, что не ошибся.
Оскорбленный капитан, впрочем, не растерялся. Широкими шагами отойдя к навесу, он поклонился и что-то тихо доложил. Король пожал плечами и кивнул мужчине в светлом, с которым до этого советовался.
— Гордись, шавка, — увидев приближающихся, хохотнул палач. — Когда тебя еще лейб-медик осмотрит.
— Какая честь, кто бы знал, — фыркнул юноша, презрительно глядя на подошедшего. — Вы, сударь, осматривайте осторожно, меня так мутит, что вы рискуете потерять свой аккуратненький жилет.
— Я переживу, — удивительно спокойно сообщил тот. — Как зовут?
— Джайлз, — слегка растерявшись от отсутствия реакции, отозвался юноша. — Джайлз Янг.
Руки были горячими и шершавыми. Срезав с пленного остатки рубашки, мужчина прошелся пальцами по спине, озадаченно ощупал сеть старых шрамов между лопатками, сорвал с губ стон боли, задев отбитый в камере бок. Помедлил. Настойчиво, но не грубо развернул в себе лицом, слегка выкрутив прикованные руки, почти до боли сжал подбородок, поднимая лицо к свету. Прощупал колотящуюся жилку на шее, запустил руки в спутанную копну темно-русых волос, отыскивая место, куда пришелся последний удар. И пошел прочь, что-то строго сказав офицеру, чем заработал недовольный и будто слегка пристыженный взгляд зеленых глаз.
— Ваше Величество, — медик говорил негромко, но так, чтобы было слышно не только королю. — У осужденного сломаны ребра и сильно ушиблена голова. Я не могу однозначно сказать, насколько серьезные последствия это может иметь и рекомендовал бы сменить орудие наказания на более мягкое. Или, если будет на то ваша воля, отложить экзекуцию на несколько дней.
— Наша воля будет, — сипловато согласился король, глянув на Джайлза недружелюбно, но без особого интереса. — Более того, я готов существенно смягчить кару, если осужденный попросит прощения у оскорбленной церкви в лице епископа Корнелия.
Успокоившаяся было кровь вскипела с новой силой.
— О, я попрошу прощения, — в глазах вновь стало темнеть, не столько от дурноты, сколько от злости. — Попрошу прощения за то, что не согласен сидеть, засунув язык в задницу, когда нас обдирают до нитки, а церковников освобождают от последних налогов. Попрошу за то, что осмелился говорить, не вылизав перед этим чьи-нибудь ботинки. И за то, что на мне нет рясы, которая как по волшебству превращает любой мой бздежь в волю Господню!