Юноша уже собрался уходить, когда мужчина вернулся и приморозил к месту тихим и коротким:
— Из дворца. Требуют исполнить приговор завтра. На рассвете за тобой приедут. Полагаю, приносить извинения епископу ты все так же не готов. Потому советую отдохнуть.
Джайлз кивнул, чувствуя, будто из легких вышибло весь воздух.
На негнущихся ногах добредя до комнаты, он без сил опустился на кровать. На площади не было страшно — так почему теперь немеют пальцы, а в животе скручивается мерзкий узел? И, главное, что с этим всем теперь делать?
Студеный ветерок, проскользнув в приоткрытое окно, ласково потрепал по щеке, призывно взмахнув краем шторы.
А ведь и правда — очень просто. Кто его найдет? Солдаты? Тощего темноволосого мальчишку без особых примет среди тысяч таких же мальчишек? Или сам лейб-медик за его персоной в трущобы ринется? Даже смешно.
Тело само собой подплыло к окну, скрипнула створка — и за этим скрипом смазался другой, раздавшийся за спиной, так что вошедшего юноша заметил, только когда на плечо опустилась горячая даже через рубашку рука.
— Плохая идея, — доктор, кажется, попыткой побега не был ни зол ни удивлен. — Забор стерегут, ты не успеешь перелезть. А если и успеешь — куда подашься? Вперед в нищую жизнь, где нет ни дома ни работы? Попрошайничать будешь? Воровать?
— Я не вор, — машинально взбрыкнул Джайлз.
— И хорошо, — уже куда строже припечатал мужчина. — Надеюсь еще и не трус. Потому что я не намерен стеречь тебя всю ночь, ожидая, что ты струсишь перед расплатой и бросишь все. Сделай себе одолжение, успокойся и выспись. Я заварю тебе снотворные травы. А завтра буду настаивать на максимальном смягчении приговора. Надеюсь, мне не придется вместо этого объявлять страже, что преступник, так кичившийся на площади своим бесстрашием, в итоге удрал.
Глава 4
Кровь стучала в висках так громко, что то и дело глушила шум толпы. Все повторялось. Все, черт возьми, повторялось.
Он почти не помнил, как доехал до площади, окруженный ледяными прутьями решетки, как солдаты вывели его и как руки оказались прикованы к знакомому уже столбу. Перед самым отправлением Дарнелл чуть ли не насильно влил в него кружку терпкой пахучей настойник и реальность тут же поплыла. Начать осознавать реальность удалось лишь когда над ухом раздался резкий свист – палач примерялся к орудию. Или просто напугать хотел?
— Не напрягайся, — тихий голос за спиной заставил вздрогнуть и обернуться через другое плечо. Дарнелл стоял на помосте, нечитаемым взглядом впившись в ужасно хрупкую на фоне всего этого фигуру юноши. — Будет только хуже. Я знаю, что страшно, но постарайся. Все скоро закончится.
И, что-то одними губами сказав согласно кивнувшему палачу, отправился под навес к прочим высокородным, восседающим там, где в прошлый раз скучал король.
Мимоходом на глаза попалось знакомое лицо — тот самый офицер, в которого он плюнул тогда, на площади. Тут как тут, командует стражей. Лицо непроницаемо, но что-то подсказывает, что зрелищем франт доволен.
Джайлз был готов к боли — но первый же удар вышиб из легких весь воздух. Он клятвенно обещал себе терпеть молча, но не завопил лишь потому, что горло перехватило судорожным спазмом. Боль была одновременно и на коже и под ней, вгрызаясь вглубь мышц и опаляя кожу — а ведь это лишь первый удар и нет еще даже намека на кровь!
Второй опустился скоро — слишком скоро! — но в этот раз юноша уже знал, что его ждет, потому закушенная губа помогла сдержаться. В глубине сознания билась мысль, что нужно расслабиться, но мышцы на спине сами собой натягивались струной.
Третий удар. Четвертый. Пятый.
Боль затопила сознание и счет перестал существовать. Но, как ни странно, чем больше было ударов, тем легче было их терпеть. Мучительная боль, достигнув своего пика, стала монотонной, тягучей и как будто привычной. Хотелось выть на одной ноте, хотелось уползти — но сдерживать крик больше не приходилось, потому что крик больше не рвался.
Джайлз даже не сразу осознал, что все закончилось. Оглушительное пламя на спине было столь всепоглощающим, что отсутствие новых, давно уже порвавших кожу полос, не так уж и ощущалось, пока палач не освободил его руки и не позволил осесть на эшафот, прижимаясь пылающим лбом к холодной древесине.