— Я тоже люблю это ремесло. Но больше люблю слесарное. Я слесарь на Обуховском заводе. Слыхали о таком?
— Как же не слышать. И о Путиловском знаю. Были тут и с него.
— Большие заводы, Николай Петрович, ох какие большие! А рабочие на подбор. Первые оружейники на всю Россию. Только мастерство-то на хозяина шло. Ему да его компаньонам в карман. Сами миллионщики, а нам как получка, так половина уходила на штраф. Лишь бы нашим семьям с голоду не умереть. А товары забирали в хозяйской лавке. И тут ему прибыль. Бери, что дают, в другую лавку не ходи.
Пока он говорил, мы подошли к погребице. Она и сейчас стоит там, в углу меж стен. Только теперь погреб обвалился. Вон туда я и привел его, к погребице. Открыл, ввел во внутрь. Он осмотрелся, задумался о чем-то. Потом спросил:
— Погреб глубокий?
— Глубокий, — говорю. — Ниже фундамента стены. Место тут сухое. Воды не бывает. Картошку храним и овощи.
— Ваш он или тюремный? — заинтересовался он.
— Места хватит, — ответил я. — Хотите заглянуть?
— А зачем? — удивился он.
— Да так. Ради интереса.
Он подошел к дверке погреба, потрогал замок. Я вынул ключ, отпер и открыл.
— Лезьте, Рябов, — сказал я ему тихо, и опять меня дрожь проняла. — Держите спички.
Он недолго там был. Выбрался, вздохнул.
— Ну что? — спросил я его.
— Погреб хорош.
— Да не совсем.
— А что плохого? — спрашивает он.
— Ничего не заметили?
— Нет.
— А я… думал… заметите, — проговорил ему не сразу. — Вон та стена, где сусеки для картошки, обваливается.
— Нет, этого не заметил.
— А стена как раз подходит вплотную к скверу. Вот и боюсь — обвалится, и будет дыра прямо промежду кустов в сквере.
— Ну и что ж?
— А то. Прознают люди, особенно ребятишки, и начнут лазить в погреб за огурцами или за свеклой. Они и капустой не побрезгуют. Слазайте еще, осмотрите как следует…
Он вновь спустился в погреб, а я подумал: неужели не догадается? Или остерегается? Но ведь не самому же мне намекнуть. Конечно, никакая стена там и не думала обваливаться.
— Убедились, что ль? — спрашиваю, когда он вылез.
— Да, стена может рухнуть.
— Вот и я так думаю. Ее надо укрепить. Только самому мне это дело не одолеть.
— Зачем же самому, Николай Петрович?
— А кто поможет?
— Доверь хотя бы мне.
— Одному или с компанией? — спрашиваю.
— Могу и один, — говорит.
— Нет, я вам дам помощника. Человек свой…
— Вы его знаете?
— Знаю. Не подведет. А вы, — говорю, — отберите в уме, сколько еще надо. Много не нужно, а самых надежных.
— Землю куда выбрасывать?
— Знамо, не наверх. Места в погребе хватит.
Рябов подумал, подумал и тихо спросил:
— Какой же вам интерес?
— Хозяйственный, — я похлопал его по плечу. — Понял, Рябов?
— Понял, Николай Петрович.
Я закрыл погреб, положил ключ под пустую кадку и молча указал ему. Он кивнул головой.
— Лопаты и свечи будут вот где, — показал ему на колоду, в которой рубят капусту.
Он снова кивнул головой.
— Теперь слушайте дальше, Рябов. Наметьте себе верных людей. Завтра на утренней прогулке скажите мне, кто они. К вечеру я вызову их по одному в контору, накричу, потопаю деревяшкой и переведу всех в другую камеру. О нашем уговоре ни гугу. Еще к вам посажу того мужика, о котором говорил. На него тоже накричу. А потом зайду вообще в камеру и там покричу. На вас одного и на мужика. А вы мне подерзите, будете говорить: мол, права не имеете, мы политики. И того научу тоже. А я рассержусь и пригрожу вас обоих в карцер посадить на ночь. И уведу вечером. Только не в карцер, а в погреб. Там знать будете, что делать. Днем опять все вместе. Ругайте, проклинайте меня, зовите извергом. На прогулке будете ходить отдельно. Ну, прогулка — это дело пустое.
— С какой целью вы рискуете? — спросил он. — Ведь легко попасться. Вдруг кто-нибудь заметит?
— Когда все обойдется хорошо, побег обнаружится только утром. За ночь дыра будет завалена.
— Но ведь будут обследовать, как мы убежали.
— Будут — и найдут.
— Что найдут? Отверстие?
— Никакого отверстия. Это уже дело мое. Только вы бегите да мужика не бросайте. Кстати — он знает всю местность. А чтобы я знал, как и что с вами, напишите письмо.
И я дал ему адрес кумы своей, библиотекарши.
На следующий день вызвал в контору поодиночке тех, кого назвал Рябов. Накричал на них, натопал и каждому сказал, что приказано политиков перевести в самую строгую камеру. Они таращат на меня глаза и не понимают, что за бес вселился в этого хромого черта.